Кастрюлька с неприятностями - Анна Викторовна Дашевская
Наш же «Олений рог» попал в список под первым номером уже из-за особенностей биографии владельца: оказалось, Норберт был-таки женат, хотя и недолго – года три, и его бывшая теща состояла в ближайшем окружении мистрис Макферсон.
Ладно, поживем – увидим. Будем надеяться, что в списке Макферсона был не только наш ресторан и чаша сия нас минует.
Попутно выяснилось, каким образом Норберт оказался занесенным в белый список: оказывается, его магическим Даром была способность к языкам. Всем было известно, что иногда тем, кто не был одарен от рождения магическими способностями, доставался от судьбы и богов Дар. Это могло быть что-то неожиданное и не очень-то нужное. Ну, например, у одной моей соученицы в монастырской школе был дар по вкусу блюда определять его ингредиенты. Рассказывали мне о женщине, которая могла абсолютно точно воспроизводить пение любой птицы, и о молодом человеке, который мог объясняться с любой кошкой. Причем только с кошками, на собак или львов его дар не распространялся. А Норберт Редфилд имел способности к языкам. Чем сложнее и древнее был язык, тем легче он начинал на нем говорить и читать. Не то чтобы это было очень уж необходимо, но для королевства был важен человек, который может объясниться, например, с дварфами. Эта раса, родственная гномам, в отличие от них категорически отказывалась от любых контактов с иными. Вообще любых, даже от войн. Поскольку жили дварфы в глубине пещер на одном-единственном острове в Северном море, никто особо не горевал от отсутствия контактов. Но мало ли что государству может понадобиться в будущем? И человек, способный понять мрачных коротышек, живущих посреди холодного моря, считался для королевства Бритвальд особой ценностью.
24 сентября 2183 года
Неделю мы спокойно проработали, по мере сил замещая Фреда. Его уже отпустили из госпиталя, но пока рекомендовали отлеживаться дома и пить травяные отвары. Понедельник двадцать третьего сентября был в ресторане выходным. Норберт заикнулся о внеплановом рабочем дне, а то запись на столики пошла уже на вторую половину октября, но мы в едином порыве эту инициативу отвергли. Все-таки каждому добавился солидный кусок обязанностей к обычной работе. Отдых всем был необходим.
А вот вторник начался с новых непоняток.
– Лиза, ты не знаешь, у нас мистрис Робертс не в отпуске? – спросил Норберт.
– Не знаю, мне она заявление не подавала. – Да, в нашем небольшом коллективе я занималась еще и кадровыми вопросами. – А что?
– Судя по всему, она вчера не убиралась у меня в кабинете… Ну, ты же знаешь, она всегда все фигурки переставляет по-своему. А на кухне чисто?
Фигурки – это та самая коллекция овец, которую Норберт собирал уже года три. Овечье стадо пополнялось новобранцами из всех стран мира, разрослось до семидесяти с лишним штук, занимало отдельный шкаф в кабинете и являлось предметом особой гордости Норберта. Деревянные, каменные, плюшевые, набитые вишневыми косточками, стеклянные и керамические, всех цветов и размеров, овцы составляли композиции, понятные только самому пастуху. Несколько самых любимых стояло на письменном столе Норберта, справа от монитора, и каждый рабочий день он начинал с того, что, шипя и плюясь, расставлял в правильном порядке овечек, которых наша уборщица мистрис Робертс переставляла по-своему. Не думаю, что она вкладывала какой-то особый смысл в перестановку фигурок, скорее всего, они просто мешали ей вытирать пыль.
На кухне мистрис Робертс должна была помыть полы, собрать грязные полотенца и повесить новые, стереть пыль с полок и прочих горизонтальных поверхностей, кроме рабочих столов, которые мыли сами повара и к которым никого не допускали.
Судя по влажным запачканным полотенцам, там она тоже не появлялась.
– Может, заболела? – неуверенно предположила Майя.
– Ты думаешь? Вообще-то, я за четыре года ни разу не видела, чтобы она болела. Только в августе на три недели уезжает в отпуск, но я даже не знаю куда. И все, остальное время она работает. Вроде бы.
– Лично я ее вижу раз в месяц, когда выдаю зарплату, – добавил Норберт.
Действительно, он был среди нас самой ранней пташкой и приходил в ресторан аж к трем часам дня. Уборщица же имела собственный ключ, и около часа она, убравшись и закрыв ресторан, уходила по своим неведомым делам. Я имела возможность в этом убедиться, когда как-то раз мне пришлось зайти на работу с утра за забытым накануне кошельком.
– Она живет в Нижнем городе, так ведь? – спросила я.
– Да, на Ясеневой, в частном доме.
– Я сегодня все равно туда собираюсь. В чинскую лавку, сычуаньский перец кончился. Могу зайти и спросить, что случилось. Это в квартале от Ясеневой.
– Ну и отлично, – хлопнул ладонью по столу Норберт. – Выдай пряности по меню на сегодня и иди прямо сейчас.
Фуникулер доставил меня в Нижний город за считаные минуты. До лавки господина Сяна было от нижней станции минут десять неспешным шагом. Насколько мне было известно от него самого, господин Сян перебрался в Люнденвик из великого Бэйцзина много лет назад. И хотя прижился он здесь не хуже любого другого иммигранта, уклад сохранил традиционно чинский. Впрочем, все его соотечественники – а они населяли целый квартал в Люнденвике – носили шелковые халаты и длинные косицы, при разговоре часто кланялись собеседнику, предпочитали зеленый жасминовый чай самым прославленным сортам из высокогорной Бенгалии и были безукоризненно честными в делах, чем бы ни занимались. Чаще всего чинцы держали прачечные (и стирали отменно), ресторанчики с национальной кухней, особо любимые дроу, или, вот как господин Сян, – лавочки с самыми разнообразными товарами, от тканей и посуды до пряностей и чая. Я сама
