Песок Пустоты. Проклятие древней крови (СИ) - Яанг Р

На этот раз ей-таки удалось рассмешить юношу, эту поговорку Варон знал с самого детства.

— Ну и каково тебе быть в адском пекле? — его рот скривился в злобной ухмылке.

— Скажу тебе, что неплохо. Да и какой же ты шхун, если умеешь говорить? Да и имя у тебя есть.

— Оно есть у всех, — юноша слегка поморщился от налетевших на него воспоминаний. — Да и нам перестали резать языки лет так четыреста назад.

— И правильно сделали, мне вот твой очень даже нравится, — и в доказательство своих слов она немедленно его поцеловала.

Немного позже, когда Греттель крепко заснула, юноша слез с постели чтобы написать Зубу записку. Он планировал сообщить о том, что расправился с местными головорезами, которые досаждали обширной части южного острова, а также он хотел потребовать от Зуба выполнить и часть своего обещания. Потребовать? Правильным ли будет здесь это слово? Скорее попросит, впрочем, как и всегда.

Эрдгар выкупил его у одного работорговца, когда Варону едва ли исполнилось шестнадцать. Он сделал из него верного слугу, цепного пса на коротком поводке. Пять лет Варон уже состоит на его службе. Шхун, считающий себя свободнее, чем все остальные. Но, если подумать, какая же это свобода?

Юноша имеет право ходить по улицам, не опуская глаз, он может заговаривать с людьми, любить женщин и даже иметь собственных выродков. Но как только речь заходит о том, чтобы покинуть остров, Зуб наотрез отказывается что-либо предпринимать.

Местная стража давно уже назначила плату за голову шхуна-наемника, а единственная девушка, которая соглашается спать с ним по доброй воле — это Греттель. Совсем еще девочка, вроде какая-то выскочка из богатой семьи. Может она и спит с ним только потому, чтобы насолить своим родителям еще больше. Юноша знал о ней не так много. Но, честно говоря, он и о себе-то ничего не знал.

«Варон! Варон! Варон!» — кричали те, другие, пока он раз за разом вырезал из груди еще теплые, трепещущие сердца. Он пил их кровь, его тошнило, но он заставлял себя пить, иначе все потеряно. Он знал, что за ним наблюдают. Ждут, когда он даст слабину, и тогда они смогли бы вырезать и его сердце тоже. Этого он никак не мог допустить. Он обещал себе. «Варон! Варон!» — эти ликующие крики будут преследовать его до конца жизни. Такова цена его свободы. По-другому никак.

Юноша вдруг заметил, что к написанию записки он так и не приступил. Может быть сходить к Зубу лично? От этой мысли по его спине тут же пробежал холодок.

И все же, Варон далеко не первый и не последний бандит в этом проклятом городке. Кроме того, он не просто обычный убийца: Варон имеет красные глаза и пользуется неведомой черной магией, именно поэтому считается, что от него невозможно скрыться.

Юноша знал, что люди его боятся, и ему это немало льстило. Правда вот, заслуга тут больше в его происхождении, чем в умении делать свое дело. Одна только мысль, что шхун придет по твою душу приводила всех в ужас. Но иногда Варон был даже не прочь подыграть своей навязанной роли.

— Труп обязательно было сжигать? А голову зачем повесил? — Зуб смотрел на него с напускным безразличием, но тот видел, как бешено пульсировала вена на его шее.

— Чтобы краски сгустить, я хочу, чтобы меня боялись.

— Ты делаешь из себя шута и только, — его словно холодной водой облили. — Хочешь выступать иди в бродяжные артисты. Там таких как ты с головой возьмут. Только, в твоем случае, голову получит быстрее стража или магистериум.

— Я выполнил свое задание, и…

— И выставил себя и меня полным посмешищем, — отрезал Зуб, его терпение было на исходе. — Я приказывал тебе убить. Все свои шутки оставь при себе.

— Слушаюсь, — слова застревали в горле, рядом с Зубом он вновь начинал чувствовать себя всего лишь мальчишкой: без имени, без права говорить и даже смотреть кому-либо в глаза. Варон ненавидел это чувство всей душой.

— Подойди сюда, — Зуб поманил его к столу.

Ноги сделались каменными, но, тем не менее, он повиновался. Зуб неспешно открыл верхний ящик стола и достал оттуда небольшой пузырек, на четверть наполненный темно-бурой жидкостью. Это была кровь.

— Ты ведь понимаешь, — он лениво мотал стеклом из стороны в сторону, в то время как Варон не мог даже пошевелиться. — Я люблю тебя, как любил бы собственного сына, — он вздохнул и начал откупоривать склянку. — Но он мертв. А ты здесь, передо мной, и это, твоя кровь. И ты знаешь, что у меня ее предостаточно, но все так же продолжаешь ослушиваться моих приказов.

— Я… Я все сделал, как вы и велели, — Варон пытался не показывать свой страх, но это было слишком заметно.

— Сделал — да. Но так ли как я велел? Нет, — Зуб открыл перстень, украшенный янтарем на своей руке, и высыпал оттуда горсть золотистого порошка, по консистенции напоминающую мелкую соль. — Я всего лишь хочу, чтобы ты меня слушался, и я обещаю, что в таком случае, я больше не причиню тебе боли. — Варону оставалось только стоять, стиснув зубы. — Я уже даровал тебе свободу, ту, позволительную свободу для таких как ты. Знаешь, каких трудов мне стоило обеспечить твою неприкосновенность хотя бы в пределах этого острова? А взамен, взамен я прошу не так уж и много. Ты нужен мне, когда я приказываю, и должен делать все так, как я и приказываю, — на каждое свое произнесенное слово Зуб начинал постепенно лить кровь в порошок. В комнате запахло чем-то паленым, а вскоре раздался душераздирающий крик. — Помни, кто ты Варон. Помни, кому обязан своей свободой. И не забывай, что твоя жизнь полностью зависит от меня.

«Ну, это мы еще посмотрим». Варон смял в руке так и нетронутый пергамент. Все же, он верно решил в тот раз — такой жизни надо положить конец.

Его взгляд упал на Греттель, мирно сопящую на пыльной кровати. «Как удачно ты мне подвернулась, ты и твоя жажда мести». Шхун задул свечу. Дела подождут до завтра, скоро рассвет и надо хоть немного поспать.

Глава 5. Магистериум. Киган и Свейн

В кабинете было довольно душно. Сколько бы он не старался, запах старых бумаг и мокрого дерева отсюда ему ни за что не проветрить. Может быть стоило выбрать что-то другое? Ему предлагали неплохую альтернативу в прошлом месяце: просторное помещение, с двумя комнатами и собственной ванной, но он выбрал это. «Если господин Людвиг смог вести тут свои дела, то мне ни к чему жаловаться», — решил для себя Киган и старался всячески здесь обжиться.

Он уже поменял стол, на привычный, из черного дерева, с ящиками по обеим сторонам, приказал повесить более светлые шторы, сменить старые пыльные светильники, но в основном кабинет остался таким же, как он его и помнил в свои юношеские годы. Когда Киган, еще будучи учеником, приходил сюда писать свои первые трактаты и изучать новые формулы. Сколько времени прошло с тех пор? Лучше об этом даже и не вспоминать.

Пройдясь по затхлому помещению, Киган невольно остановился у высокого настенного зеркала. Нет, годы играют ему только на руку. Черты лица еще более заострились, приобрели строгий суровый вид, иссиня-черные волосы покрывала редкая седина, от чего глаза на их фоне, стали еще темнее, чем были на самом деле — они почти что черные. Высокий, в своей атласной изумрудной мантии, он казался еще выше, и эта брошь на груди — золотое перо Магистериума, начищенное до блеска, оно являло собой знак отличительного ума, символ принадлежности к высшему, по его мнению, сословию — к жрецам.

Киган с особым трепетом вспоминал, как получил эту брошь впервые. Он тогда только недавно закончил свое обучение в магистериуме, вернулся с северной экспедиции и занимался тем, что исследовал свойства редких минералов и трав. К слову, получить золотое перо не так уж и легко, но еще сложнее его удержать. Каждые пять лет жрецы проходят проверку на свою компетентность, те, кто не справляется с заданием получают серебряное перо, дальше идет медь. Также есть алюминиевые и деревянные перья, но лучше уж совсем не носить никакой броши, чем эти. Алюминиевые жрецы годятся только на то, чтобы роды у собак принимать, да ставить пиявки. Его бы воля, и статус жреца оставался бы только у золота.