Генри Олди - Тирмен

— Поэтому финансировался по закрытой статье, — кивнул господин Зинченко, думая о чем-то своем. — Это я уже выяснил.

Старик на миг прикрыл глаза. Выяснил... Ни черта ты не выяснил, на то и закрытая она, статья. Но если помянешь «местные командировки», тогда и вправду — аут. Тебе — сразу, мне... Мне тоже, в бега не уйду, надоело.

Петр Леонидович чихнул и удивился. Пыль...

Откуда здесь столько пыли?

— Завтра к вам подойдет одна... «хомячка», — продолжил бородатый. — Та самая борзая помощница. Утрясете с ней разные мелочи. Она, недоделанная, фильмов штатовских насмотрелась. Захотела тут казино построить. Хоть бы спросила!

— Сквер возле площади Дзержинского тоже трогать не рекомендую, — не без сочувствия заметил старик, стараясь говорить ровно и твердо. — Тот, что рядом с военной академией. Вы ей намекните, Борис Григорьевич.

— Сквер? — Господин Зинченко с недоумением моргнул. — А, там, где стратегический бункер? С этим проще, бункер мне давно в аренду предлагают. Так что, спустимся на «минус первый»?

Старик незаметно потянулся, гоня усталость.

— Охотно! С чего начать желаете? Ваш предшественник все больше FAL, чудо бельгийское предпочитал.

— Нет, не стоит. — Бородатый впервые улыбнулся. — Мне бы руку слегка размять. «Тэтэшник», а лучше югославский «Z-10», если найдется. Ну и... посмотрю заодно. Петр Леонидович, что за ствол у вас? «Браунинг»?

Старик машинально провел рукой по пиджаку, где под парусиной пряталась самодельная кобура. Острый у гостя глаз, ничего не скажешь.

— «Люгер». По службе положено. Пойдемте, там сперва нужно кое-что отодвинуть. На «минус первый» по лестнице спускаются.

— А на «минус второй»?

Петр Леонидович успел повернуться, и тихий голос бородатого толкнул его прямо в спину. Вот даже как?

— И на «минус второй». Всему свое время. Мы с вами никуда не торопимся, правда?

Голос звучал спокойно, уверенно, несмотря на пыль, забившую рот. Хотелось пить, но он помнил, что фляга пуста еще с вечера. Надо было наполнить утром, но они спешили...

Настроение в понедельник утром было странное. В голове — пустыня Гоби, хоть шаром покати, а в животе, наоборот, ворочается некий неопознанный объект. То ли предчувствие, то ли съеденный минуту назад бутерброд с сыром. Сыр отчетливо попахивал жженой резиной. Это Данька сообразил, когда дожевывал бутерброд. Или жженой резиной отдавало предчувствие? Кто его разберет...

«Что-то будет, что-то будет», — назойливо стучало в висках.

— Ты к контрольной подготовился? — крикнула из кухни мама.

— Ага! — соврал Данька. Соврал не вполне: химию он в субботу вечером честно пытался учить. Но от воскресного безумия все реакции с формулами вылетели из головы и наотрез отказались возвращаться обратно, в родную голубятню. — Все, ма, я пошел!

— Куртку застегни! На улице прохладно!

— Хорошо!

«Что-то будет... «Шайба» по контрольной будет, вот что! В лучшем случае трояк. А еще Жирный после вчерашней раздачи оклемается, долг требовать станет. Может и по морде дать. Артур в парке, а я здесь: лупи, не хочу... »

Однако в противовес нерадостным мыслям Данькой овладевало бодрое, чуть суматошное возбуждение. Выворачивая из-за угла гастронома к школе, он придержал шаг. Витязь на распутье: направо пойдешь — по роже получишь, налево пойдешь — «шайбу» схлопочешь, а прямо пойдешь — незнамо куда попадешь...

— Ну ты попал, Архангел! Попал конкретно!

Рядом образовался вездесущий Кощей, размахивая спортивной сумкой. Обожает, зараза, дурные новости разносить. Специально их собирает, всюду свой носище сует, клюв грачиный — чтоб потом ведро дряни человеку на голову вывалить. Санька Белогрив его зимой классно обломал: что, говорит, Кощеюшка, дерьма наклевался — теперь плюешься? Интересно, он Лильке тоже вместо комплиментов рассказывает, какая она тупая и манерная?

— Ну и как же я попал? — Безразличие в голосе далось с трудом.

— Не как, а на что! На бабки и звездюлину от Жирного.

Очень хотелось ответить: «Это мы еще посмотрим. Пока что Жирный сам звездюлей схлопотал!» Но Данька не решился. «Шестерка» Кощей мигом Жирному донесет. Только хуже будет.

— Станешь от стрелки косить, на счетчик поставят! Вовек не расплатишься...

Белки глаз у Кощея были нечистые, в кровяных прожилках. Небось ночами не спит, над златом чахнет. Дядя Лева рассказывал, какое бывает «злато» и кто такие золотари. Совсем не ювелиры.

— Ну а ты-то чего радуешься? Думаешь, Жирный с тобой поделится?

— Да я ничего, — заюлил Кощей. — Я просто так…

Данька не поверил своему счастью. Но слово — не воробей, не вырубишь топором.

— Просто так — четвертак! Все, должен. Отдашь Жирному за меня.

— Да ты че, ты че! Гонишь, да? Стрелки переводишь?

Видя, что добыча ускользнула, Кощей отстал: заприметил другую жертву и поспешил к ней с очередной порцией гадостей.

Около входа в четырехэтажное кирпичное здание школы, поставив ногу на первую ступеньку, Данька глянул в небо. В горних высях царил раздрай не меньший, чем у него в душе. Там, наверху, еще решали на общей планерке: каким быть сегодняшнему дню. Клочья грязно-сиреневых облаков, разметанные ветром по утренней голубизне, медлили, размышляя: собраться в грозовую тучу или убраться восвояси подобру-поздорову. Из-за домов выглянул краешек солнца, стрельнул острыми лучами, отразившись в оконных стеклах и на миг ослепив Даньку.

— Чего тормозишь? — толкнули его в спину. — Топай!

Первым уроком была алгебра.

Сей предмет в лице его пророка — математика Антона Вадимовича по кличке «Водолаз» — властно взял Даньку за шкирку. В фигуральном смысле слова, разумеется. На сорок пять минут пришлось забыть о предчувствиях, тирах, долгах, физиономиях битых и еще целых, а главное — о предстоящей контрольной по химии. Водолаз предмет знал отменно и умел заставить себя слушать. Он стремительно покрывал доску рядами уравнений со степенями, дробями и квадратными корнями, от которых рябило в глазах, потом начинал расхаживать по классу и вещать, сверкая огромными круглыми очками и время от времени по-птичьи склоняя голову к плечу.

Голова учителя казалась огромной из-за плотной шапки курчавых волос. Вместе с очками — ни дать ни взять водолазный шлем. За что математик и получил свое прозвище. Уравнения с доски Водолаз стирал неожиданно, без предупреждения, поэтому зевать не следовало. Да и пояснения стоило мотать на ус: у Антона Вадимовича все выходило куда понятнее, чем в учебнике.