Мои семейные обстоятельства (СИ) - Лерой Анна "Hisuiiro"

6. Зелье ведьмы

Дверь в башню легко поддается, даже не скрипнув. Неужели кто-то посещает это место или даже гостит здесь сейчас? Мои старшие родственницы редко заглядывают сюда с тех пор, как уехала я и стали совершеннолетними мои одногодки ведьмы. Да и ведьмы никогда не сидят на месте.

Внутри прохладно. Свет едва проникает через пыльные витражи прихожей, а слишком толстые древние камни не могут прогреться за день. Дверь с лязгом закрывается, я остаюсь отрезанная от остального мира в полумраке пыльного зала. Помещений внутри Птичьего клюва немного: десяток жилых комнат в левом крыле, библиотека и учебные классы в башне, гостиная, кухня и лаборатория в правом крыле.

Прихожая, она же приемная, она же место общего сбора, всегда поражала меня и высотой потолка, и неисчислимым количеством надписей на своих стенах. Это было своего рода традицией — оставить в память о себе свой жизненный девиз на этом древнем камне. Когда бы я ни навещала башню, всегда надолго замирала в приемной, рассматривая, расшифровывая, распутывая строчки. Если бы можно было зажечь монументальную люстру, зависшую где-то над моей головой, то я бы в очередной раз убедилась, что надписями покрыт и потолок. Многие поколения ведьм оставили здесь свой след, но это и не удивительно, ведь ранее в этих стенах было что-то наподобие небольшой ведьминской школы.

В полумраке я прохожу вдоль пыльных диванов и расставленных у стен стульев, пробираюсь к узкому окну с сине-зеленым витражом. Даже под слоем грязи виднеются цветные искры. Когда я уезжала из родных мест, то оставила под каменным подоконником свой след, как и многие до меня. Но из-за отсутствия магии я наносила его три дня, выжигая специальным раствором буквы. Пальцы находят выемки практически сразу, удивительно, что никто до меня не занял этого места. «Без яда не бывает противоядия». Что именно подвигло меня написать эти слова, сложно сказать. Может, это было отсылкой к моему увлечению алхимией и зельеделием или же к ершистому по причине юности характеру. А, может, все относилось к философским размышлениям на тему существования добра и зла. Кто знает? Но оставила я на стенах древней башни именно эти слова.

Мне нечего делать в спальных комнатах. С тех пор, как здесь стали редкими гости, в левом крыле холоднее всего. В библиотеке тоже прохладно, но из-за того, что там поддерживается комфортная температура для книг. Древние строители умели многое. Теперь, пока в этих краях не поменяется глобально климат, Флеймы могут быть относительно спокойными насчет библиотеки. Хотя со временем все разрушается. Совесть и бережливость подсказывают, что если уж я заявилась сюда, то неплохо было бы проверить сохранность книг. Возможно, что-то уже нуждается в перевыпуске или переписке.

Я первым делом направляюсь в кухню, там проще всего обнаружить, если кто-то присутствует в Птичьем клюве. И действительно: в холодильнике скромный набор продуктов, на печи кастрюля с супом, в мойке тарелка и кружка со следами чая. Свежий запах заварки витает по комнате, буквально вынуждая меня приготовить горячего настоя и себе. Пока греется вода, закидываю вещи в гостиную на огромное кресло рядом с разложенным, уже занятым кем-то диваном. На постели ворох одеял и белья. Здесь тепло и уютно, слышно, как гудят обогреватели и потрескивает электрокамин. Впрочем, чашка чая согревает не меньше.

В лаборатории тоже никого не оказывается. Интерес меня пока не особо мучает. Я буду рада любому, кто имеет доступ в Птичий клюв. Но все же навстречу гостям обычно бегут изо всех ног, а не прячутся по углам.

Впрочем, переступив порог лаборатории, я забываю обо всем лишнем — о своем возмущении, интересе, проблемах, усталости, страхах… И даже смерть брата меркнет в памяти. Я касаюсь регулятора освещения. Газовые рожки не сразу, но разгораются ровным белым цветом, освещая центр комнаты, пряча в тенях высокие книжные шкафы у стен и длинную вереницу полок с ингредиентами. Запах пыли, легкой гари и чего-то терпкого, пряного кружится в воздухе. Он сразу же вызывает воспоминания о детстве и юности.

Первый раз я открыла для себя лабораторию, когда мне было около семи. Летние месяцы мы проводили вдали от Феникса, поскольку город изнывал от жары и наводнивших его моряков и туристов. Так что мы с братьями переезжали от одного летнего домика к другому и были счастливы. Но тем летом мальчишки заболели, так что меня отправили в Птичий клюв. Несмотря на полную ведьм башню, очень часто оказывалось, что присмотреть за ребенком было некому. А ведьмы-подростки слишком важничали, чтобы водиться с такой мелкотой. Вот и взяли меня с собой тетушки в лабораторию и посадили в мрачной странной комнате на диванчик. Сидеть, конечно, никто не намеревался, спустя час я уже с интересом тыкала пальцем в бесконечные банки со странным содержимым, грозящимся выпасть мне на голову. Так и повелось.

Взрослым моя деятельность не мешала. Многочисленные ведьмочки, исконно Флеймовские и приезжие, деловито раскрывали для меня мир зельеделия. Чем старше я становилась, тем сильнее ждала летних месяцев, а порой, бросив все, просто приезжала в гости на пару дней. Детские «почему» постепенно сменились искренним интересом сначала к простеньким составам, потом к серьезным алхимическим преобразованиям. Тетушки трепали меня по волосам и считали это верным признаком, что с взрослением ко мне придет и ведьминская сила. Ведь чутье ингредиентов мне явно досталось от прабабки, а хорошее ощущение времени — от тетки. В этой башне, знавшей многие поколения моих предшественниц, я читала хроники, листала альманахи, заводила подруг, зубрила рецепты и варила первые несложные зелья. И даже когда стало окончательно ясно, что ведьмой мне не быть, не повесила нос, лишь усерднее взялась за работу. Но, к сожалению, трансформировать составы как ведьме мне не доведется никогда. Мой потолок — зельедел-ремесленник. Иногда алхимия просто требует магии.

На какое-то время я погружаюсь в прошлое. Неспешно передвигаюсь от полки к полке, перебираю сборники рецептов и журналы экспериментов, засовываю нос то в одну, то в другую банку, проверяю наличие лабораторной посуды. Руки чешутся от желания что-то сварить. Не удерживаюсь, достаю из шкафа весы, керамические плошки, вощеную бумагу, располагаю найденное на потемневшем от времени столе, выскобленным до блеска многими поколениями учениц и полноправных алхимиков. Рядом выстраивается восемь емкостей с различным наполнением. Я долго раздумываю, что же такого несложного и быстрого сварить, и в итоге останавливаюсь на тонизирующем. Это не совсем стимулятор, но поможет мне с честью выдержать испытания в Фениксе, когда придется долго и скорее всего безрезультатно что-то доказывать.

Когда дозы отмерены, наступает время ставить на огонь котел. Хотя котел — это лишь дань прошлому, укоренившийся стандарт и неизменная деталь образа алхимика. В лаборатории на полках и под столами этих котлов, разной степени древности, немерено. Но в бытовых условиях чаще всего вместо котла используется или неэмалированная кастрюля, или, как в моем случае, керамический горшок. Удивительно, но отобранное мной еще семь лет назад оборудование все еще здесь. Никто не избавился от почерневшей от пламени рухляди. Можно было взять и котел, но мою любимую варочную поверхность и так, оказывается, уже занял один такой — среднего размера, круглобокий и закопченный. Так что я не вредничаю и ставлю на огонь свою керамику.

Несмотря на то, что все ингредиенты взвешены согласно рецепту, я все равно готовлю, полагаясь на внутреннее чутье и большой опыт: немного не доливаю какую-либо эссенцию или порой помешиваю лишний раз, убавляя или прибавляя огонь. Варить классику давно надоело, так что я вношу творческий элемент в процесс и постепенно получаю модифицированное зелье. С такой степенью модификации субстанцию нельзя считать усовершенствованной или же совершенно новой. Чтобы качественно улучшить то или иное зелье, необходим не один месяц, а то и год кропотливой работы. Такое, как у меня, может сварить любой более-менее толковый алхимик.