Мария Семенова - Лебединая Дорога (сборник)
Он отделывал украшения мельчайшей зернью, растирал и смешивал цветную эмаль. А то брал в руки резец, и тогда на гладком серебре рождался удивительный зверь. Этот зверь застывал в немыслимом прыжке, извивался, вытягивал когтистые лапы, разевал страшную пасть…
Иногда же под резцом возникали лица людей. Гордые, мужественные, готовые достойно встретить любой вызов. Люди узнавали в этих лицах свои собственные черты.
Они хорошо платили Иллуги трэлю. Старый раб жил богаче многих из тех, кто называл себя свободными. Он давно мог бы выкупиться на волю, но не видел в этом нужды.
– Хельги купил меня в Скирингссале, потому что я ему приглянулся. Но он не смог купить ещё и моего сына, так что тот попал к другому хозяину. Тогда Хельги вышел в море и ограбил корабль, на котором его увозили. Вот так, Ас-стейнн-ки. И пусть погаснет мой горн, а у клещей обломятся ручки, если я когда-нибудь отсюда уйду!
Заморыш Скегги, вертевшийся тут же, приносил Иллуги пиво, подавал молоточки, разыскивал завалившиеся куда-то подпилки. Скегги носил на груди хитро сплетённую серебряную цепь. На цепочке висел оберег – крохотный молот вроде того, каким, сказывали, разил великанов рыжебородый бог Тор. Скегги с гордостью показывал оберег Звениславке. Иллуги трэль сделал этот молоточек для его матери-рабыни, когда Скегги появился на свет. Отец Скегги, храбрый Орм, был на корабле Хельги Виглафссона, когда тот ходил в Скирингссаль…
Госпожа Фрейдис выбрала для невестки подарок: красивое платье с нагрудными пряжками и два золотых кольца. Погода стояла хорошая, и Халльгрим велел спустить на воду лодку. Не было нужды тревожить драккар для того, чтобы переправиться через фиорд.
– Я с ними не поплыву, – сказал Хельги Звениславке. – А ты поезжай, это тебя развлечёт.
Халльгрим сопровождал госпожу Фрейдис с двенадцатью своими людьми. Сигурд сын Олава сидел у руля, Видга сразу устроился на носу: на носу – место храбрейших. Живо поставили мачту и подняли на ней парус, сплетённый из разноцветных полос. Лодка вышла через морские ворота и быстро побежала к другому берегу фиорда.
Эрлинг бонд вышел на берег встречать брата и мать. Он даже внешне отличался от Хельги и Халльгрима, как мирный кнарр от боевого корабля. Те двое были светловолосыми, синеглазыми великанами, Эрлинг – почти на голову меньше и на сурового воина совсем не похож… Он крепко обнял брата, а госпожу Фрейдис расцеловал.
– Пошли в дом! – сказал он весело. – Гуннхильд вас ждёт.
Звениславка пристально разглядывала Гуннхильд… Говорили, будто зеленоокая была разумна настолько же, насколько красива, и в это не верил только Иллуги кузнец: может ли быть умна выбравшая Эрлинга, а не Хельги! Звениславка встретилась с нею глазами, и Гуннхильд улыбнулась. Она держала на руках самую большую драгоценность из всех, какие могут достаться женщине: своего маленького сына. Двое старших, Виглаф и Халльгрим, играли подле неё на полу. Оба были темноволосы – в отца. Эрлинг взял у жены малыша и передал его матери.
– Я хочу назвать его Хельги. Но Гуннхильд сказала, как бы брат не обиделся…
Фрейдис подсела к Гуннхильд и сказала, глядя на спящего мальчика:
– Пускай уж лучше это будет Эйрик, по твоему брату.
Фиорд здесь круто изгибался к северу, так что Сэхейм не был виден с Эрлингова двора. Когда возвращавшаяся лодка уже подходила к этому повороту, Сигурд кормщик вдруг насторожился и тронул Халльгрима за рукав:
– Халльгрим хёвдинг, ты слышишь?
Сын Ворона прислушался и кивнул:
– Слышу.
Фрейдис повернулась к нему:
– Ты о чем?
Халльгрим ответил коротко:
– Рунольв.
И хорошо знакомым движением поправил на себе пояс с мечом.
В фиорде появился корабль…
Он шёл со стороны моря – длинный боевой корабль с форштевнем, украшенным резной головой не то волка, не то змеи. Хозяин корабля не позаботился снять её, подходя к знакомым берегам. Или, может быть, хотел хорошенько постращать горных духов, охранявших Сэхейм. Раскрашенные щиты, как чешуя, пестрели вдоль борта, от носа до кормы были наведены яркие полосы. Над кораблём реял парус, тёмно-красный, словно вымоченный в крови.
С драккара неслась песня – нестройный, но радостный рёв нескольких десятков глоток, ороговевших от штормовых ветров. Эту-то песню и услыхал Сигурд ещё из-за скал:
С Рунольвом мына деревьях моря!Дева, встречай,благороднорождённая!Обнимешь кормильцагусят валькирий…
Песня стоила того, чтобы её петь. Державший рулевое весло недаром носил своё прозвище: Рунольв Скальд…
Славный народ был у него на корабле. Но предводитель невольно притягивал взгляд. Если бы поставить его рядом с Халльгримом, они оказались бы одного роста. Другое дело, что Рунольв годился ему в отцы. И трудно было представить воина, способного одержать над ним верх. Он стоял как гранитный утёс. И правил драккаром с той небрежностью, которая говорит о величайшем искусстве.
Войлочная шапка плотно сидела на его голове. Из-под шапки торчали тёмно-медные с проседью космы и такая же борода. Если бы не ветер, волосы легли бы ему на спину и укрыли бы её почти до ремня.
Звениславке стало страшно… Халльгрим хёвдинг был и суров и жесток, но даже он ни разу не пугал её так, как этот чужой вождь.
Видга подошёл к Фрейдис и встал рядом с ней, словно готовясь её защищать.
– Халльгрим, – сказала хозяйка Сэхейма. – Халльгрим, поздоровайся с ним…
Сын Ворона поднялся на ноги:
– Здравствуй, Рунольв Раудссон!
Однако было ясно, что навряд ли он сделал бы это без просьбы Фрейдис. И он определённо жалел, что при нём не было его корабля.
– Здравствуй, Халльгрим! – прозвучал с пёстрого корабля голос Рунольва Скальда. Этот голос был похож на морской прибой. – И ты здравствуй, старуха…
Халльгрим свирепо стиснул челюсти и оглянулся на мать. Но Фрейдис не проронила ни звука. Даже не подняла головы. Видга по-прежнему стоял подле неё, держа руку на рукояти меча. Его меч мог разрезать комочек шерсти, подброшенный в воздух.
Ненависть витала над небесной гладью фиорда, и Звениславка чувствовала её тяжкое дыхание на своей щеке. Смертная ненависть, крепко настоянная на старых обидах. И уже похожая на проклятое оружие, которое до того напитано злом, что рано или поздно начинает убивать само по себе.
Но в этот раз грозе не было суждено прогреметь.
Корабль и лодка уже почти разминулись, когда один из людей Рунольва, не в меру развеселившись, столкнул другого в воду. Парню бросили верёвку, но он её не поймал.
– Эйнар! – обернувшись, прогудел Рунольв. – Если хочешь поспеть к выпивке, поторопись!
Эйнар приподнялся над водой и крикнул в ответ, хохоча и ругаясь:
– Только смотри не выпей всё без меня!
Сигурд кормщик вопросительно глянул на Халльгрима: будем его подбирать? Халльгрим покачал головой.
Вскоре Эйнар выбрался на берег. Вылил воду из сапог и зашагал к дому – в Торсхов…
10
Госпожа Фрейдис занемогла…
Вот уже несколько дней она не покидала своего покоя. Старуха горбунья, ходившая за хозяйкой, всё реже оставляла её одну. И с каждым разом, появляясь во дворе, выглядела всё озабоченней.
– Это Рунольв испугал госпожу, – сказал Скегги убеждённо. – Она ведь когда-то была его женой… Неужели ты не знала, Ас-стейнн-ки? И про то, как старый Ворон едва его не убил?
Хельги Виглафссон думал иначе.
– Это Эрлинг накликал несчастье. Нечего было ездить туда. Да ещё с подарками!
Звениславка с ним не спорила. Тогдашней ночной разговор Халльгрима с Фрейдис не шёл у неё из ума. Однако рассказывать об этом не годилось. Особенно ему.
Горбунья поила госпожу настоями боярышника и наперстянки, но целительные травы не помогали.
Смуглолицая Унн приготовила какое-то диковинное блюдо и как умела объяснила Сигурду, что у неё дома так кормили больных, которые жаловались на сердце. Фрейдис передала Сигурду вышитый платок для жены. Но еда так и осталась нетронутой.
Скегги взял осколок козьей бедренной кости и вырезал на нём футарк – двадцать четыре волшебные руны, приносящие победу, удачу, здоровье… Малыш долго собирался с духом, но в конце концов принес их Видге.
– Возьми, – сказал он сыну хёвдинга и протянул ему кость. – Положи это госпоже под подушку. И я знаю, что ты меня убьёшь, если ей станет от этого хуже.
Он ждал, чтобы Видга поблагодарил его подзатыльником. Но ошибся. Взяв руны, Видга молча вытащил нож, уколол себе руку и погуще вымазал кровью всю надпись. И так же молча понёс кость Олаву Можжевельнику, чтобы тот посмотрел колдовское лекарство и решил, стоило ли его применять…
Ещё через три дня Фрейдис велела позвать сыновей.
Халльгрим и Хельги вошли присмиревшие, словно двое мальчишек… Фрейдис лежала на широкой деревянной кровати, украшенной по углам изображениями свирепых зверей. Множество зим эти оскаленные пасти отгоняли от неё дурные сны. От неё и от Виглафа, пока он был жив. Но, как видно, недуг отогнать не смогли…
