Людмила Минич - Ступени в вечность

— Это что? — спросила она хранителя.

— Ты про что?

— Земля дрожит, — еле пошевелила Маритха запекшимися губами.

Он недоуменно потоптался, и вдруг обличье вмиг просветлело.

— Дрожит, говоришь? Ты слышишь, как дрожит? Под тобою?

Маритха кивнула. Хранитель стиснул ее за плечи, потом исчез где-то за камнями. Она снова села. Пропадал он недолго.

— Призабыл малость, — пояснил почти виновато. — Еще пару шагов одолеешь?

Девушка мрачно кивнула. Если это вода, она одолеет не только пару, но если нет…

Шаги закончились рядом с длинным провалом, затерявшимся между скал. Дрожь под ногами была все та же, зато теперь стал слышен легкий шум.

Тангар распустил ремни, извлек из своего узла веревку. Самое тяжелое, что там было. Маритха видела ее, когда вывалила все в поисках еды. Она еще досадливо подумала тогда, что в пустоши, где под ногами двигаются камни, от веревки проку мало, зато тащить этот хлам придется. Веревка была непростая — прочные кожаные жгуты, спаянные коваными звеньями. Такие носят на себе хранители-охотники, только покороче. Выходит, Тангар не просто так ее за собой тащил. Сейчас он прилаживал ее к зубцу, торчавшему неподалеку. К нему часто приделывали что-то подобное. Видны следы. Еще бы, он ближе всего к щели.

Хранитель накрепко привязал к себе пустой бурдюк, полез в расселину.

— Если не вернусь к закату, зови Великого на помощь, — сказал он и скрылся.

Маритха посмотрела в серое небо. Недолго осталось. И что Великий сделает? Перенести ее он никуда не может… Разве что водицы с собой захватить, протащить сквозь незримое. Золото же он Тангару как-то донес? Значит, и воду смог бы. Что за глупые мысли в голову лезут! Ведь если безо всякого огня он смог ее спасти от холода, то и от жажды как-нибудь убережет. А там и еще какой-нибудь обоз подойдет. Если Тангар от жажды не напутал и это единственная дорога в Латиштру.

Время до заката тянулось ужасно медленно. Несколько раз девушка окликала хранителя, нагнувшись над расселиной, но слышала в ответ только свой голос, искаженный и оттого странный до неприятности.

Наконец-то!

Над землей показалась голова, потом и сам Тангар улегся грудью на край щели, едва перевалился наружу. Он натужно кряхтел и сосредоточенно дергался, выбрасывая тело мелкими рывками вверх. Бурдюка при нем не было. Вот тебе и вода…

Однако вода обнаружилась, когда хранитель, тяжело дыша, до середины вытянул веревку. Маритха не могла дождаться, когда он развяжет распухшую шкуру, радующую глаз, поднесет бурдюк к ее губам. Даже слезы выступили.

— Много не пей, — предупредил Тангар.

Его спутница уже ничего не слышала. Огромными глотками она вливала в себя ледяную влагу, не чувствуя холода. Хватала и вновь сжимала горлышко губами, когда Тангар осторожно пытался отобрать его у Маритхи. Рассвирепев, он силой отстранил ее.

— Сиди тут, — сказал он устало, но уже без прежнего хрипа, — я место для ночлега отыщу.

Девушка благодарно взирала на него, как на самого великого из великих. Ей несказанно полегчало, однако ненадолго. Не успел хранитель скрыться из виду, как ее перегнуло пополам, замутило с новой силой. Внутренности как будто кто-то насадил на крюк и тащил куда-то без ее на то согласия. Тангар, он говорил ей… не пить… так много…

Когда в густых сумерках спутник вернулся за ней, Маритха горестно стонала, распростершись на холодной земле. Опять он куда-то ее тащил, подставлял плечо, на которое девушка налегала всей тяжестью, потом устраивал так же, как вчера, рядом с собой, отогревал, отпаивал понемногу, опять отогревал. Как она раньше могла на него сердиться? Слово кривое сказать? Бессердечная дура!

— Я никудышная, — сразу сказала Маритха после утреннего пробуждения. — Глупая и слабая. А ты такой… — не нашла она слов, чтобы описать свой восторг.

— Собирайся, — кратко бросил спутник, сбив весь ее запал.

Девушка уныло поплелась за ним в дорогу.

Сегодняшний день не был похож на предыдущий. Правда, как большинство дней, виденных Маритхой от рождения, он выдался таким же серым, с ровной небесной пеленой и тусклым диском, ползущим по небу, но было и другое. Во-первых, путники теперь добыли воду, и вокруг девушки больше не висела ужасающе вязкая завеса. Кошмарная, как будто в кожаном клею все время возишься. Во-вторых, дорога теперь беспрестанно подымалась вверх, и стало еще тяжелее. Сердце бухало все натужнее, а воздуха не хватало, хотя казалось, что грудь заполнена им под самое горло, ни один вдох больше внутрь не влезет.

В-третьих, тут совсем недавно прошли тарпы. Путникам время от времени попадались благоухающие свидетельства того, что звери обогнали их всего на день, а может, и того меньше. Опять неудача! Девушка втайне надеялась, что по дороге в поселок их нагонит второй обоз и незадачливых путников подберут. Заплатить им теперь есть чем, так что обозники не откажутся.

Однако одолели и это. Вечером Маритха уже с высоты озирала путь, пройденный с утра.

— Какая же ты никудышная? — вдруг бросил Тангар, нарезая мясо тонкими полосками. — Слабая, это да. И глупая… временами. А для женщины, да еще из Предгорья, ты ничего… Другая б уже давно остатки ума потеряла от здешних радостей.

— А я и потеряла… почти, — пробормотала Маритха, старательно жуя, в то время как сердце забарабанило вдвое быстрее.

Он помнит ее утренние слова! Да еще утешает! Как умеет, старается.

— У нас слабых нету от рождения, — добавил хранитель. — Первое же Время Холодов всех слабых забирает. Чтобы зря сил не тратить.

Понятно. Некому тут про слабых думать, про убогих. Только Великий о них и печется, больше никто не хочет.

— Я бы тут в первые же холода… — силком подпустила она смешок.

Тангар серьезно поглядел на нее. Сегодня луна яркая, и навеса сверху нет почти, на открытой площадке ее спутника видно неплохо, даже лицо разобрать можно.

— Вот потому ты там и родилась. В Предгорье. Потом уж сюда добралась.

Маритха опять попыталась усмехнуться, хотя ни лицо, ни голос ее не слушались.

— Есть у меня надежда, что как добралась, так и выберусь, — неожиданно резко прозвучали ее слова. — Мне тут не жить.

Кажется, он всматривался куда-то, наклонившись в ее сторону. Потом холодно бросил:

— Твоя воля.

Набил рот вялениной, словно насильно закрыть его хотел. Девушка тоже подавленно молчала, удивленная его внезапной жесткостью после таких странных, можно даже сказать, сердечных слов. А ведь она как раз хотела за заботу благодарить… Теперь уже не к месту, получается. Чего он на нее обозлился? Сердится, что Маритха горы его распрекрасные невзлюбила?