Наталья Резанова - Шестое действие

– При посторонних? – холодно уточнила Мария Омаль.

– Я обещал госпоже Бергамин, что все сказанное останется между нами, в полной тайне. Думаю, сударыня, что вы вполне доверяете мадам Омаль, а я могу поручиться за свою спутницу.

Магдалина судорожно кивнула.

– Так вот что я хотел спросить: для чего вы публикуете свои книги под именем брата? Ему же неприятно пользоваться чужой славой, это видно!

Мария Омаль, несомненно, ждала совсем другого вопроса. Но не Магдалина Бергамин. Она перевела дыхание и дребезжащим голосом произнесла:

– Давно вы догадались?

– Давно. Но не сразу. Вы слишком меня боялись, хотя совсем не трусливы по природе… что давало основания подозревать вас в худшем. Но потом я припомнил беседы с вами и с вашим братом и понял, что перу капитана принадлежат только пьесы. К тому же я читал эти романы. И уверен, что вдохновляться жизнью обыденной и преображать ее в чудеса будет скорее не человек действия, а домосед. Или домоседка. Живущая в башне.

Магдалина не ответила. И Мария решила вмешаться:

– Это я посоветовала. Нынешние нравы не мешают женщине сочинять, но печатать свои сочинения, да еще получать деньги – значит погубить свою репутацию. Я также предложила подписывать книги «капитан Бергамин», а не собственным именем ее брата, так мужественнее.

– Кстати, все забываю спросить – как зовут капитана?

– Жоашен… – пискнула Магдалина.

Мерсер нашел в себе силы подавить улыбку.

– Да, действительно, «капитан Бергамин» звучит лучше. И что за книгу вы так старательно от меня прятали? Я так и не успел ее проглядеть.

– Это был трактат о псевдонимах. – Магдалина освоилась с тем, что тайна ее известна, и заговорила уверенней. – Я многое беру из книг – брат всегда привозит их из Эрденона и Тримейна, не только из обыденной жизни. Беру и переделываю. Имена, названия, разные истории. Вот «Связанные верностью» – это у одного английского короля девиз был такой: «Loyaulte me lie».[7] Я придумываю… но я различаю вымысел и правду! – Она словно очнулась от сна. – Мария права: никто не должен знать, что романы писала я. Посмотрите на меня! Разве можно с таким лицом сочинять книги о любви и приключениях?! И даже не это главное. В Тримейне я встречала знатных дам, родовитых, принятых при дворе. Они пишут стихи на древних и новых языках, драмы и романы и порой выпускают их в свет. Но и они не рискнут ставить свое имя на титулах книг, хотя в тамошнем обществе авторы известны. А я? Что стало бы со мной, с нами, если б пронюхали, что вместо воина в доспехах романы капитана Бергамина пишет у себя на кухне никчемная старая дева? Какими пасквилями разразились бы издатели! Какие летучие листки продавались бы по всем площадям! Комедианты кривлялись бы вовсю, представляя нашу семью в непотребном виде, топтали и оплевывали бы наши сочинения… и, может быть, были бы правы, – неожиданно закончила она.

– Я обещаю вам, как и прежде, никому не открывать вашей тайны, – сказал Мерсер.

– Я подтверждаю это обещание, – эхом отозвалась Анкрен.

– Буду вам весьма благодарна… Я ведь больше о брате беспокоюсь. Каково ему сносить чужую славу… когда его трагедии, на которые он положил столько труда, успеха не снискали. Хорошо, что здесь, в Галвине, никто сочинений Бергамина не читает и о них не говорит.

– А вы не пробовали покончить с этим… сочинительством?

– Сразу видно, что вы литературой никогда не занимались. – Магдалина улыбнулась, впервые, насколько мог припомнить Мерсер, за время их знакомства. – Разве что начать писать под другим именем… но издатели вряд ли позволят. – Она поднялась. – Если это все, что вы хотели мне сказать, то я, пожалуй, пойду. Темнеет уже…

Мария и Магдалина церемонно расцеловались на прощание, после чего гостья позвала Иснельду, с ее помощью накинула плащ и покинула гостиницу. Хозяйка тем временем распорядилась:

– Скажи, чтоб подали вторую перемену блюд. Вина не надо, у нас еще осталось. После этого можешь быть свободна. Да вы садитесь, сударыня, к столу, не прячьтесь в углу, будто вас наказали, – обратилась она к Анкрен, пока служанка исполняла приказания.

Выполнив долг гостеприимства, Мария Омаль вновь обратила внимание на Мерсера.

– Насколько я понимаю, сударь, вы пришли сюда, чтобы переговорить со мной. А беседа с Магдалиной была затеяна для того, чтобы продемонстрировать вашу проницательность.

Мерсер промолчал.

– Вы также дали понять, что эта молодая дама в курсе всех ваших дел.

– Более чем.

– Тогда поговорим. И уж коли мы сегодня занялись разоблачениями, продолжим. Тем более что кое-кто из присутствующих здесь скрывает гораздо больше, чем бедная безобидная Магдалина.

Анкрен внимательно слушала.

– Вы сразу заинтересовали меня, сударь, – продолжала Мария Омаль, – едва появились в моем доме. Настолько, что я не поленилась ради вас проделать этот утомительный путь по зимним дорогам – не говоря уж об ужасном морском путешествии. А еще раньше я подстроила вашу встречу с Агнессой Олленше, распустив слух, что могу обеспечить ей аудиенцию у наместника, – лишь так я могла заманить ее к себе. «Зачем?» – спросите вы. Уж конечно, не из романтических побуждений. Я хотела знать, что вам нужно на самом деле: месть? наследство? что-то еще? Я ведь сразу узнала вас, хоть мы никогда прежде не встречались. Вы слишком похожи на него. Глаза другие, повадка тоже, но все-таки сходство очень велико.

– С кем?

– С Гейрредом Тальви. Вы его сын, верно?

Человек, которого в Эрде-и-Карнионе многие знали под именем Мерсер, встал, отступил на шаг и почтительно поклонился.

– Я тоже узнал вас, Мойра.

Воцарилось продолжительное молчание. Старшая из женщин, присутствовавших в комнате, путем многолетней практики научилась глушить в себе любой намек на душевное движение, но, когда она заговорила вновь, ее голос был не столь спокоен, как обычно. Он стал отрывистым, хрипловатым, в нем даже слышался отзвук простонародного эрдского выговора.

– Значит, вы и ее сын. Только она могла рассказать обо мне. Он вряд ли когда-нибудь меня замечал. – Госпожа Омаль обернулась к Анкрен: – Я, девушка, в юности была служанкой матери этого молодого человека. Всего лишь. Но если бы я служила не в замке Тальви, а еще где-нибудь, моя жизнь сложилась бы иначе… – Она умолкла, приложила руки к вискам, умеряя биение крови. – Вот что, давайте договоримся. Вы ответите на мои вопросы, а я – на ваши. Согласны?

– Согласен.

– Так вот, Мерсер… впрочем, вас наверняка не так зовут.

– Арвад Тальви к вашим услугам. Но я привык к «Мерсеру».

– Мой первый вопрос… Мерсер… они – живы?

Вместо ответа он снял с шеи замшевый мешочек на шнурке и развязал. На его ладонь выкатились два перстня: золотой, с черно-белым ониксом, и серебряный, с крупным красным сердоликом.