Наталья Болдырева - Ключ

— Не богадельня… — повторил он, стоя растерянно посреди кабинета.

Глава 19

Шаг вперёд и влево, я приседаю, едва успевая увернуться от несущегося, казалось, прямо в лицо меча. Вес на левую ногу, выпрямиться, и вот он — снова со свистом рассекает воздух, грозя ударить по шлему. Шаг вперёд и влево, ноги в коленях, вес, ушёл, выпрямился, шаг вперёд и влево… Вальсируя, мы кружили по площадке. Кольчуга за последние два часа значительно прибавила в весе, а подкольчужник насквозь пропитался потом. Шаг вперёд и… остриё меча вдруг пребольно тыкается в грудь и, уже не в силах устоять на ногах, я отлетаю и падаю назад.

— Рубящий! Вперёд и вбок! Колющий! Вбок! — Пока я сижу на песке, потирая синяки под кольчугой, Алан отправляет меч обратно в ножны. — Сколько раз повторять? Ты не следишь за мной? Не следишь за моими движениями? Ты вообще следишь за мечом?

Не в силах отвечать, я сухо сглатываю, мотаю головой. Под шлемом ощущается звенящая пустота. Наконец, мне удаётся подняться.

— Алан, — язык липнет к небу, — дай мне передохнуть. — Непослушные, негнущиеся пальцы колупают ремень, впившийся в шею под подбородком. Я никак не могу расстегнуть шлем.

Он хмыкает в ответ и, пожав плечами, уходит с залитой солнцем площадки к столетним дубам, раскинувшим свои ветви над плацем. Я ковыляю за ним.

— Два часа, дело к полудню, а я даже не научил тебя уходить от ударов. — Он стянул шлем, и я увидел, что длинные чёрные волосы, собранные в хвост, тоже взмокли.

— Ну… — Я с трудом опустился на землю у корней, привалился спиной к шершавой коре, почувствовав сбережённую густою листвой тень. Стебельки травы вокруг не просохли ещё и бодрили свежестью холодной утренней росы. — Может, тогда и закончим на этом?

Я прищурился, снизу вверх глядя на Алана. Он стоял, скрестив руки на груди, освещённый со спины медленно ползущим в зенит солнцем.

— Так. Вставай.

— Алан…

— Я разрешал тебе сесть? — В голосе его зазвенели стальные нотки, и я неохотно поднялся.

— Земля холодная, — пояснил он и, развернувшись, зашагал под стены. Я нагнал его, пошёл рядом. — Не знаю… Может, и вправду закончим. — Усмехнувшись вдруг, он глянул на меня искоса. — Я трижды должен был бы донести на тебя. Предатель. Самозванец. А теперь ещё и дезертир.

— Согласись, всем будет лучше, когда я уйду.

— Пожалуй.

Мы шли, и мелкий гравий дорожки мягко хрустел под каблуками армейских сапог. Я остывал понемногу. Разливавшийся по телу жар спал, я почувствовал вдруг, что утро действительно ещё раннее, холодное и сырое. Тучи бродили над городом, не спеша ни уходить, ни проливаться дождём.

— Гроза собирается. — Было хорошо идти вот так, по-над крепостными стенами, не задумываясь о завтрашнем дне.

— А в море, наверное, уже буря… — Алана явно тревожило что-то. Я невольно обернулся к заливу, хотя всё равно не смог бы увидеть его из-за крепостных стен. Ветер, вот уже несколько дней дувший с моря, был свеж, но не слишком силён. — Скоро неделя, как в портовых доках не появлялся ни один корабль, и даже старые пристани обезлюдели.

— И что?

— Буря, друг мой. Близится буря… — Он вдруг хлопнул меня по спине, сменил тему. — Я сделал всё, как ты и велел. Признаться, это была неплохая мысль — свалить всё на чёрных. Наболтал, будто их полно в городе, будто они давно уже шли в Мадру по одному, по двое, выдавая себя за купцов, ремесленников и трубадуров. Каждый будет настороже. От Брониславы так и так ожидают подвоха. Никто не проникнет в кольцо замковых стен ни под каким предлогом.

— А страт, — мысль о Клементе, разыскивающем меня по городу, не давала покоя.

— Не беспокойся, к нему наведаются нынче же. Эту белгрскую ищейку ожидают весьма неприятные моменты. — Алан усмехнулся, посмотрел искоса, спросил: — А ему-то ты на что нужен?

— Не знаю, — солгал я.

Алан промолчал, явно не веря. «Он хочет использовать меня как открывашку», — подумал я и вместо этого снова солгал.

— Там, в Октранском лесу… ну, ребята Ката продавали ему сведения о приграничных гарнизонах… — Алан молчал, ухмыляясь, — ну и давали им убежище… белгрским лазутчикам.

— Не ври, — наконец засмеялся он. — Можешь и дальше хранить свои тайны, но умоляю, не ври. — Мы плавно повернули, огибая плац, Алан шагал, заправив пальцы за ремни перевязей, глядя под ноги. Слова выпечатывались чётко, размеренно, в такт. — Кат. Даже Кат не мог бы пособничать Белгру, хотя, говорят, он верит в их бога и боится адептов ордена пуще Сатаны. Семьсот лет — слишком малый срок, чтобы забыть, как именно «правит Бог». Здесь когда-то проходила граница. Пока Орланд не отодвинул её дальше на Север. Это люди на Юге могут не знать, что такое Белгр…

— Ну, — остановившись, я прищурился на бьющее прямо в глаза солнце, — положим, я и что такое Далион не знаю. А семьсот лет… за семьсот лет всё что угодно и забудется, и изменится.

Он вспыхнул вдруг, схватился за рукоять меча.

— Ты! Кто сказал тебе это?!

Я отшатнулся. Вне себя от бешенства, пунцовый и заикающийся, Алан чеканил громким шёпотом:

— Не смей говорить так! Слышишь?! Не смей!

Я растерялся от неожиданности, поднял руки, защищаясь. Алан не дал перебить себя:

— Бумажные душонки! Ты думаешь, они знают, сидя здесь, в черте городских стен, что творится там, у границы?

Мой ответ был вовсе ему не нужен.

— Им кажется, это разумно, когда король сидит на троне марионеткой, символом власти, а страной правит кучка потомственных колдунов, возведённых кем-то по ошибке в сан. Они хотели бы, чтоб и здесь было так. Мы думали, что ушли от них тогда. Навсегда избавились, закрыв за собой все двери. Но они нашли Ключ. Чёртов Ключ.

Я вздрогнул, весь превратился в слух. Алан шептал всё быстрее и тише:

— Чёртов Ключ, отпирающий все двери. Они нашли его и продолжали находить снова и снова, сотни лет. Они не смогли победить нас в честной схватке, и тогда сами взяли в руки то оружие, за которое проклинали когда-то, — магию! Страшные вещи, Никита. Страшные вещи сотни лет творятся у Северной границы. Чёрные давно были бы здесь, если бы их не сдерживали ктраны.

Он замолчал, пялясь незряче под ноги. Я стоял, боясь шелохнуться. Солнце начало припекать: высушило уже мокрую рубаху, подкольчужник, нагрело кольца кольчуги и пластины наручей. Вверху на стене переговаривались часовые. Ещё выше чертили крыльями небо живущие в трещинах каменной кладки ласточки.

— Что происходит у Северной границы? — не выдержал я наконец.

— Ничего. — Он встряхнулся, очнувшись. Улыбнулся, хотя улыбка и вышла натянутой. — Не бери в голову. Ты отдохнул?