Карина Демина - Леди и война. Пепел моего сердца

…хлопушки…

…и бумажные коробочки с «тайными дарами», милыми пустяками, которые преподносились анонимно этаким знаком симпатии. Я получила браслет со стеклянными колокольчиками и шкатулку для булавок…

— …ресурсов пока хватает. У нас есть зерно, и мука, и возможность получить еще, поэтому голода не допустим. Но люди все равно боятся. И оказавшись за валом, начинают думать о войне с теми, кто остался по ту сторону. Им кажется, что еды не хватит на всех. Каждого, кто пришел позже, они ненавидят. Это эхо, Иза…

…мы спускаемся и пересекаем заснеженную равнину. Два десятка всадников. Слишком мало, чтобы воевать, но я верю Урфину.

— Войско завязнет. Да и людей потеряем немеряно. Дядя же проведет тропой…

…тропы Магнуса прокладывали другие люди.

Они не пытались заговорить или сделать вид, что рады услужить, скорее смотрели с интересом или же злостью, иррациональное, беспричинной.

Тоже эхо?

Тогда что же происходит в самом Городе?

Когда я озвучила вопрос, Магнус вздохнул:

— Там нечем дышать.

И я поверила.

Мы пробирались окольными тропами. Помню лес, по зиме выглядевший мертвым. Решетку из ветвей, сквозь дыры в которой падал снег. Помню болото — равнину с высокими грядами и синие зеркала озер. Невысокие сосны и голые стволы берез.

Помню плоскогорье, изрезанное реками, которые отказывались покориться морозу. И гранитную равнину гейзеров. Над равниной плыл дым, и земля время от времени вздрагивала, выпуская очередную горячую струю. Стойкий запах серы и грозный рокот.

Птичьи гнезда на земле.

И редкие синие цветы. Так странно видеть их зимой, но… здесь, наверное, зимы не было.

Я еще подумала, что обязательно вернусь сюда с Настеной. Мне так много нужно ей показать.

Еще были далекие города, подходить к которым было опасно.

И тракт, где нас ждала подвода.

Вдали виднелись стены Города, и запах его, тот самый, отравлявший воздух, ощущался на губах. Был первый месяц весны и первый же дождь, который я собирала в ладони, умывая лицо.

…Кайя…

Зову, хотя знаю, что не откликнется.

Он слышит меня. И молчит. Почему?

А перевозчик ждет. Нервничает. Ему хорошо заплатили, полагаю, вовсе не деньгами, а шансом убрать семью на Север. Но сейчас он боится за свою собственную шею, но не смеет поторопить.

На подводе — деревянные ящики. Длинные. Из темных досок, от которых несет формалином и рыбой. Я не сразу понимаю, что перевозили в этих ящиках, а когда доходит, то становится жутко.

Нет. Ни за что.

— Они чистые, — говорит Магнус. — Ласточка моя, так надо.

…Кайя, пожалуйста… я не хочу ехать в гробу…

Здесь нет гробов, но есть мертвецы, которых стало слишком много. Республика спешит наказать виновных в бедах народа. И на площади Возмездия каждый день случаются казни.

Тела вывозят за Город. Не только казненных, но и умерших от болезней или голода. Мертвецов ждут глиняные карьеры, в которых уместятся тысячи человек…

А ящики возвращают.

Зачем они вообще нужны? Почему просто не сгружать на подводы? Или вид мертвецов напоминает живым о бренности бытия?

Ящик достаточно просторен, чтобы вместить меня и Урфина. Крышку закрывают. И сверху ставят другой… третий… темно. И жутко. Я вдруг чувствую себя погребенной заживо.

— Спокойно, Иза, все хорошо, — Урфин не позволяет панике взять верх. — Зато никто не сунется их проверять. Мы без проблем доедем до места.

Скрип колес. Покачивание. Дорога неровная, и телега кренится то влево, то вправо.

Ее и вправду не останавливают. И путешествие длится, длится…

— Спи, — мне предлагают край плаща и плечо вместо подушки.

Я засыпаю, но во сне продолжаю играть в прятки. В темноте легко спрятаться, но я найду тебя, Кайя. Я не позволю тебе остаться там одному.

Из ящика меня вытащили, поставили на ноги, которые изрядно затекли.

— Не смотри, — прошептал Урфин и, понимая, что эта просьба вызывает желание совершенно обратное, набросил на голову плащ. — Не надо это видеть.

Вонь.

…так пахнет на мясном рынке в жаркий день, ближе к полудню, когда и свежее мясо начинает портиться.

Скользко. Урфин крепко держит, не позволяя оступиться. А я не хочу думать, по чем ступаю.

Звуки. Скрежет. Скрип какой-то. Плач и шелест.

— Мы уже почти на месте. Потерпи.

Ступеньки, которые кажутся бесконечными, но мне, наконец, позволено избавиться от плаща. И Урфин подает свечу на серебряном подсвечнике-блюде.

— Что там было? — голос звучит хрипло.

— Мертвецкая, — после секундной паузы ответил он. — Под открытым небом теперь… но среди мертвецов нас не станут искать. Я знаю это место.

Мы спускаемся. И спускаемся. Ниже, ниже… наверное, так до самого центра мира дойдем.

— Старый город. Он горел. И были обвалы. Просто перестраивали, — Урфин говорит тихо, но здесь каждое слово звучит громче, чем наверху. — Здесь много тайных мест.

Коридор. И сводчатый потолок. Кладка древняя, заросшая известняковой корой. Сквозь нее просачивается вода и собирается мутным ручьем. Каждый шаг наш отзывается всхлипом.

Снова лестница. Путь наверх короче прежнего. И мы оказываемся в подвале, заставленном бочками. Я стучу по темному боку, убеждаясь, что бочки пусты.

— Контрабанду хранили, — объясняет Урфин. — Ну или прятали кого.

Имеется кровать, пусть и без матраса и белья, но всё удобства. Теплый плащ заменит и простыню, и одеяло. А Урфин, разломав бочку, складывает в каменном кольце костерок.

Ботинки можно будет просушить.

А связи нет… слишком глубоко под землей? Или покрытия нет? Но я ложусь, сворачиваюсь клубком и включаю запись нашей последней беседы.

Настюхин смех — лучшее лекарство.

Волосы отрастают и завиваются. А веснушки стали ярче…

…ресницы вот рыжие и короткие, как у Кайя.

…почему ты меня не слышишь?

Я снова задремываю — дорога обессиливает — и пропускаю появление Магнуса. С ним еще двое, а где остальные, мне знать не следует. Я и не спрашиваю.

Все равно.

Меня зовут к костру. И Урфин заставляет съесть кашу. Повар из него, честно говоря, отвратительный, и каша выходит клейкая, с твердыми комками, которые приходится долго и тщательно разжевывать. В последнее время я стала на редкость неприхотлива в еде.

— Завтра начинается суд, — молчание нарушил Магнус.

— Над кем?

— Над Кайя.

Я перестаю жевать. Мятеж. Революция. И суд. Над Кайя? И он позволит? Позволит. И приговор примет как данность.

— Иза, они не смогут его убить, — Урфин не позволяет миске выпасть из рук. — Попытаются, конечно, но не смогут.