Марина Дяченко - Шрам
— От свидетеля требуется одна лишь доблесть — говорить правду… Вы знаете, как тяжело обошёлся городу Мор. Вы знаете, что он явился не сам собой…
Эгерт напрягся.
— Мор явился не сам собой, — чуть слышно продолжал судья. — Старый колдун и дочь его применили свою магию, чтобы вызвать его из-под земли, где только и место порождениям мрака… Священное привидение Лаш предупредило об Окончании Времён, а служители его неустанными молениями и обрядами сумели остановить напасть и погубить колдуна… Город спасён, но сколько жертв, Солль, сколько жертв… Согласитесь, что соучастница преступления должна ответить перед законом, этого требуют родственники погибших, этого требует сама справедливость…
Сорванный голос судьи казался Соллю оглушительным, как рёв стада, ведомого не убой.
— Это неправда, — прошептал он, потому что даже страх на какое-то мгновение обомлел в его душе. — Это неправда… Служители Лаш раскопали логово Мора, это они призвали его, а декан остановил ценой своей жизни… Я видел, я…
В эту секунду страх опомнился от шока и завопил, заметался, зажимая Эгерту рот, источая потоки липкого пота, бросая в немилосердную лихорадочную дрожь.
— Словесное преступление против Лаш, — заметил судья, — совершенное однократно и в первый раз, влечёт за собой публичную порку плетьми…
Стало тихо, и несколько долгих минут воспалённое воображение Эгерта являло ему картину и плетей, и толпы, и палача с подручными; на мокрой спине его сами собой загорелись жгучие полосы.
Судья вздохнул — в горле его что-то клекотало и рвалось, будто лопались пузыри:
— Однако я понимаю ваше состояние, вы не вполне владеете собой и не отвечаете за свои слова, следовательно, я сделаю вид, что не слышал их… Вероятно, процесс состоится на днях, когда будут закончены допросы подсудимой… Что до вас, Солль… У меня нет оснований задерживать вас, однако обвинитель, возможно, захочет задать вам несколько вопросов…
Судья потянулся рукой к колокольчику на столе. Не дожидаясь звонка, откуда-то из-за невидимой прежде портьеры явился приземистый стражник; едва переставляя негнущиеся ноги, Солль шагнул за откинутую перед ним потайную портьеру.
По сырым стенам бегали мокрицы. В свете укреплённых по стенам факелов тень Соллевого сопровождающего металась, как исполинская ночная бабочка; слушая звук своих шагов, Эгерт мучился, думая о Тории.
Они допрашивают её и будут допрашивать ещё. О чём? Что она может сказать им? Она… Небо, неужели они осмелятся пытать женщину?!
И тогда в гулкой тишине коридора ему померещились отдалённые, приглушённые камнем крики. Он не выдержал и застонал — сопровождавший его стражник удивлённо оглянулся.
Лязгнул ключ в потайной дверце, стражник пропустил Эгерта вперёд, чуть подтолкнув в спину; узкая тёмная комнатка походила скорее на камеру, и Эгерт уверился было, что доставлен прямиком в тюрьму — когда внесённый факел осветил высокое кресло в углу и сидящего в кресле человека. Не удивляясь и даже не пугаясь более, Эгерт узнал Фагирру.
Оставив факел в кольце, стражник низко поклонился и вышел. Стук его сапог долго отдалялся по коридору.
Фагирра не шевелился, капюшон лежал у него на спине, и Эгерту показалось, что со времени их последней встречи прошли десятилетия — так много страшного случилось с тех пор и так внезапно постарел, изменился его моложавый прежде знакомец. Эгерт поразился — истинный возраст Фагирры открылся ему только сейчас.
Прошло несколько минут, прежде чем плащеносец шумно вздохнул и поднялся, уступая Эгерту кресло, единственное в комнате:
— Присядьте-ка, Солль… Вам, я вижу, непросто держаться на ногах.
— Я устою, — отозвался Эгерт глухо. Фагирра серьёзно покачал головой:
— Нет, Эгерт, вы не устоите. Вы сами понимаете это… Ваша гордость и ваша трусость рвут вас пополам — но что-то подсказывает мне, что трусость окажется сильнее… Можно, конечно, без конца горевать по этому поводу, мучить себя и казнить — а можно просто присесть и послушать, что вам скажет симпатизирующий вам человек… Потому что вы симпатичны мне, Эгерт. С самого начала.
— Вы — обвинитель, — сказал Эгерт в тёмный угол, сказал, не спрашивая, а просто высказывая уверенность. — Обвинитель по делу Тории… Можно было ожидать.
— Да, — печально подтвердил Фагирра. — Я — обвинитель, а вы будете свидетельствовать.
Эгерт прислонился к стене, постоял, чувствуя, как соприкасается с холодной твердыней каждая его мышца; потом подогнул колени и сел, привалившись к камню спиной.
— Фагирра, — сказал он устало, — вы видели… Мор? Я не знаю, что было там, за стенами Башни… Но город… Вы хоть видели?
Фагирра прошёлся по низкой комнате — Эгерт смотрел, как ступают скрытые плащом до пят отличной выделки военные сапоги.
— Солль, — Фагирра остановился, — у вас… умер кто-нибудь?
— У меня умер друг, — отозвался Эгерт глухо. — И погиб… учитель.
— Да, — Фагирра возобновил свою прогулку, — понимаю… А у меня, Солль, умерли шесть человек семьи — мать, брат, сёстры, племянники… Они жили в предместье и умерли в один день.
Эгерт молчал. Он сразу понял, что Фагирра не врёт — голос плащеносца непривычно, странным образом изменился.
— Я не знал, — сказал он хрипло, — что у служителей Лаш… Бывают семьи.
— По вашему, — горько усмехнулся Фагирра, — служители Лаш вырастают на деревьях, как груши?
Некоторое время в комнате только потрескивал факел да вышагивали по каменному полу мягкие Фагирровы сапоги.
— Извините, — сказал Солль наконец. Фагирра усмехнулся, не останавливаясь:
— Вы не были там, в Башне… Когда все входы завалены, даже потайные, даже крысиные… И вот начинается Мор, и некуда девать трупы…
— Вы сами… — сказал Эгерт шёпотом. — Вы сами этого хотели…
Фагирра жёстко оскалился:
— О наших помыслах не вам судить…
— Но это же безумие…
— Да, потому что Магистр — безумец! — Фагирра рассмеялся сухим, трескучим смехом. — Он безумец, но орден — орден не состоит из одного лишь Магистра… Магистры уходят, а орден остаётся, остаётся Тайна, — тут в голосе Фагирры скользнул неприкрытый сарказм, — и остаётся связанная с ней Власть… — он посерьёзнел. — Вам не понять, Солль. Вы, кажется, не властолюбец.
— Властолюбец — вы, — уточнил Солль едва слышно. Фагирра кивнул:
— Да… Знаете, кто будет следующим Магистром?
— Знаю, — глухо отозвался Эгерт, и некоторое время снова было тихо. Потом где-то внизу, в подземелье, загремело железо, и Соллю снова померещились глухие, отдалённые крики. Он похолодел — но во всём здании суда стояла, как прежде, тишина, и ужасные звуки, возможно, рождены были больным воображением Солля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});