Вадим Панов - Головокружение

— Душа моя — открытая книга. Прочти ее.

— Даешь ли ты разрешение слиться с тобой?

— Затем я и пришла.

Белый песок холодит пальцы. Кажется, проникает сквозь них в самую душу, засыпает ее миллиардами невесомых крупинок, но не наполняет, а растворяется, становясь душой.

— Принимаешь ли ты закон дайкини?

— До последнего слова.

— Готова ли ты сделать следующий шаг?

— Назови его.

— Смерть.

— Что?

Даша широко распахнула глаза и сразу же столкнулась с внимательным и очень грустным взглядом Алиции.

— Что?

Ей казалось, она ослышалась.

— Смерть, — повторила баронесса.

— Нет.

И яркая вспышка — картинка вчерашней мерзости, разорвала теплое таинство слияния. Хрип умирающего василиска, кровь дракона…

— Сегодня прольется кровь, — продолжила Алиция. — Это сделаешь ты.

И стало понятно, почему баронесса клялась не прикасаться к кинжалу — потому что именно она была жертвой церемонии. Добровольной жертвой.

— Сущность, — прошептала Даша.

— Ты должна убить меня, чтобы освободить ее. И принять. И слиться.

— Ты искала…

— Преемницу, — эхом продолжила дайкини. — Мне пора уйти, ты займешь мое место.

— Я не стану лить кровь.

— Это мой выбор.

— Так соверши его сама!

— Я не могу! — В голосе Алиции прозвучали умоляющие нотки. — Даша, все связано, все идет одно за другим, последовательно, по великому кругу. Нет ничего лишнего, и нет ничего, через что можно переступить. Как нет ничего вечного. Все обновляется, все меняется, и мы с тобой — лишь часть глобальной церемонии, которая будет длиться до тех пор, пока существует понятие жизнь. Ты должна.

Кинжал лежит справа. Прямой. Бронзовый. Один удар, и на нее свалится богатство и невиданное могущество. Уважение, почитание и долгая жизнь. Исполнится мечта. Оживет сказка. Один удар, чтобы убить.

— Слишком тяжелый груз, — прошептала девушка.

— Часть обряда.

— Еще скажи — испытание.

— В том числе, — подтвердила баронесса. — Любая церемония — испытание.

— Значит, я его не прошла.

— Даша!

Алое свечение стало меркнуть.

— Мне жаль. — Девушка вскочила и быстро побежала к дверям.

Не оборачиваясь.

С трудом сдерживая слезы.

Южный Форт, штаб-квартира семьи Красные

Шапки. Москва, Бутово, 11 июня, суббота, 21:14

— Короче, Чемодан, я все продумал, — обрадовал Гнилича Шпатель. — Все будет круто, мля!

— В натуре?

— Как из пушки.

— Так не держи в себе.

— И не собираюсь, — гыгыкнул Дурич. — Сразу к тебе примчался, чтобы рассказать и поведать, мля.

Предыдущее совещание заговорщиков ничем толковым не закончилось. Слушая Чемодана, Шпатель усердно морщил репу, вставлял короткие замечания, больше похожие на случайно вырвавшиеся междометия, и при первой же возможности сбежал, пообещав «конкретно поразмыслить, мля». Гнилич отпустил идиота с легким сердцем: главное, чтобы Дуричи стрелять вовремя начали, а остальное не важно, потому и удивился, увидев сосредоточенную физиономию Шпателя.

— Я слушаю.

Дурич вплотную приблизился к Чемодану и многозначительно понизил голос:

— У нас какая главная задача, братан? Кувалду грохнуть?

В действительности задач Гнилич запланировал много: сковырнуть одноглазого, наподдать Шибзичам, захватить вискиделательную машину и объявить великим фюрером самого себя — великого Чемодана. Однако спорить с Дуричем хитроумный уйбуй не стал:

— Типа того.

— Вот я и придумал за тебя, как это сделать, спасибо потом скажешь. — Шпатель ободряюще улыбнулся. — Ты сначала как будто бузу возле евойного пистолетного подвала замутишь, а когда Кувалда побежит завод спасать безоглядно, тута его и достанешь. Я даже придумал, как тебе засаду смастерить.

— И как?

— А вот: за кучей мусорной укроетесь и одноглазого положите. Хитрый, мля, ход, в натуре.

— Офигенно хитрый.

— Я знал, что тебе понравится.

— И я все сделаю, — пообещал Гнилич, оценив стратегический замысел сообщника примерно на два с минусом. — А ты что делать будешь?

— Как договорились, мля — побегу вискиделательную машину спасать. Ничего, мля, лишнего, тока по делу.

— И как ты ее спасать будешь?

— Через потолок, мля, — беззаботно ответил Шпатель. — Мы сначала Шибзичей тупых из ихней казармы прогоним, потома тама дырочку взорвем в полу, прыгнем в подвал сверху, всех вискидельщиков положим и станем ждать, как ты победишь. А потома… А потома решим, чо дальше.

Дурич лукавил: что будет дальше, он и представлял, и предвкушал. Рисовался ему жаркий бой у мусорной кучи между тупыми Шибзичами и тупыми Гниличами, пороховой дым, затянувший двор Форта, вопли умирающих бойцов и полная разруха. И еще — победоносное выступление из вискиделательного подвала великих Дуричей под командованием знаменитого Шпателя, чемпиона и будущего великого фюрера.

— Вижу, ты, в натуре, крепко приготовился, — медленно протянул Чемодан. Глупый Шпатель упустил главное: из собственной казармы Шибзичи будут прогоняться неохотно и наверняка положат уйму Дуричей, что сыграет на руку будущему великому фюреру Чемодану. — Делай, как задумал, а я с ребятами за мусорной кучей засаду устрою.

— Ты бойцов собрал? — деловито осведомился Шпатель.

— Да.

— Тогда начинать надо, чтобы до ночи управиться, — Дурич возбужденно подпрыгнул. — А то темно станет — Шибзичей стрелять неудобно…

— Я, мля, тоже не люблю, когда темно, — вальяжно протянул Иголка, заканчивая чистить дробовик.

— А ты почему? — поинтересовался великий фюрер.

— Неуютно делается, — сразу ответил боец. — Днем оно заметнее, куда палить, а в темноте — только патроны тратить.

— Зато и в тебя палят неправильно, — выдал Контейнер. — Можа, и хотели бы убить, да не получилось, потому как ночь. И остался ты жив, а мог и нет.

— И чо хорошего?

— В том, что жив?

— В том, что все живы, — уточнил Иголка. — Бунты и подавление их для чего делаются? Чтобы кто-нибудь кого-нибудь убил. То есть, мы — их. А если просто побегать и пострелять, это не война получается, а пинбол человский, когда они размазней друг друга красят.

— А если, допустим, не ты их, а они тебя? — задал острый вопрос Контейнер.

— Нам такого не надо, — отрезал Иголка. И покосился на Кувалду: — Верно я говорю, твое великофюрерское?

— Верно, — не стал спорить одноглазый.

— И как вы этого не допустите? — Сегодня Контейнер был настроен скептически. Впрочем, он всегда испытывал некоторые сомнения перед большой дракой.