Ольга Связина - В погоне за мечтой

– Посему ты так долго не приходила?! – сильно шепелявя, с вполне оправданной претензией в голосе поинтересовалась Зайчона, одна из младших девочек.

– Как только смогла. – С трудом проглотив застрявший в горле комок, я погладила русую головку: – А вы хорошо себя вели, пока меня не было?

– Конечно! – Зарита скривила губы. – Только за это в тюрьму и сажают!

– Ну… молодцы! – неловко похвалила я. – А сейчас пойдемте домой, у меня уже ноги закоченели на каменном полу стоять!

– Пожалуйте! – Отчитанный за чужую вину, тюремщик всеми силами старался реабилитироваться в моих глазах и уже протягивал почти новые, умеренно стоптанные сапоги гигантского размера, что называется, «со своего плеча». – Сейчас распоряжусь подогнать карету!

Не чувствуя от холода пальцев на ногах, я с благодарностью приняла еще теплые сапоги, в которые, кроме меня, с успехом могли обуться три человека. Хватит гадать, сколько дней тюремщик носил их, не снимая, и есть ли у него грибок!

– Боюсь, нас слишком много для кареты… Да тут недалеко – пройдемся пешком!

К чести графьев, маркизов и прочих баронов, вновь обретя свободу, они не стали важничать, а с готовностью подхватили на руки моих дважды подкидышей. Дети тяжелее взрослых переживали заточение…

– Святой отец, что тут происходило без меня?

– А как долго вас не было, госпожа чародейка? – вопросом на вопрос ответил священнослужитель.

Ну, конечно – для них ведь я никуда не пропадала.

– Меня «утащило» прямо из-под венца… Не может быть, что никто не заметил!

– Мы удивились, конечно, – хмыкнул отец Михаил. – Но буквально через несколько мгновений вы уже встречали нас у выхода из часовни, такая же цветущая, как обычно, и объяснили, что такое, мол, с вами бывает – от восторга.

Пока наша «кавалькада» неспешно подошла к заброшенному зданию приюта, от рассказа о собственных злодействах у меня волосы поднялись дыбом. И не только на голове: что поделать, эпиляторов в этом мире еще не изобрели, а скоблить ноги мечом – это, знаете ли, аттракцион не для слабонервных.

Моя «копия» в своем могуществе опиралась на примитивнейшие чувства – зависть и похоть. Те, кто не поддавался ее чарам, отправлялись в темницу – разумеется, это оказывались лучшие и благороднейшие люди, чистые влюбленные сердца. Даже в среде династических браков и выгодных мезальянсов находилось место чистому чувству! Не избежал застенков и сам королевский исповедник, огражденный от мирских искушений своей верой. Какой властью демонесса обладала над королем, он не знал, но был уверен, что не колдовской. Священник склонялся к мысли, что «стрекоза» чем-то угрожала его величеству, но чем именно – сказать не мог.

Как бы невзначай несколько раз в своем рассказе отец Михаил упомянул, что король все-таки не поверил подменышу и целовать, как того требует обряд, не стал. Более того – с этого дня он ни разу не делил с «чародейкой» опочивальню, не оставаясь «у меня» и не приглашая ее к себе. Я по достоинству оценила преданность и деликатность священника, хотя червячок сомнения все-таки остался.

На удивление, детский дом почти не был разорен – даже покосившийся ящик для пожертвований по-прежнему красовался на дверях. Соседи не всегда относились к чужому имуществу с таким почтением: первые несколько ящиков опустошали и разламывали, а то и уносили целиком. Пока однажды я, на совесть приколачивая очередную копилочку с откидывающейся крышкой, случайно не попала молотком по пальцам и в сердцах не рявкнула: «Да чтоб того, кто еще на сиротские деньги позарится… нервный почесун одолел!»

Хотя и не приглашала я зрителей полюбоваться процессом виртуозного фигурного вбивания двух гвоздей, но совсем без свидетелей не обошлось, и весть о «страшном заклятии», наложенном на коробку, в кратчайшие сроки облетела округу. От человека к человеку список напастей, грозящих обрушиться на хитника, неуклонно возрастал.

Разумеется, ящик украли на следующую же ночь… и вернули к полудню. Ожидание наказания оказалось страшнее самого наказания – наслушавшись рассказов о неминуемой жуткой каре, вор поспешил избавиться от преступных доходов. Дальше – больше: почти каждое утро на крыльце появлялся новый-старый ящик (некоторые даже с деньгами!), и трижды в двери колотились забулдыжного вида почесывающиеся личности с признанием, что пожертвованные доброхотами денежки они пропили, но готовы все возместить самоотверженным физическим трудом.

Я налегла на ручку незапертой входной двери, готовая к самому худшему: страшному беспорядку, к тому, что в опустевшем здании поселились крысы, летучие мыши или нищие… Но не к тому, что из темноты открывшегося проема мне навстречу бросится что-то белое, бесформенное, с перекошенной в беззвучном крике мордищей. Нечто спланировало откуда-то сверху и по определению не могло быть живым существом.

С визгом я отскочила в сторону, едва не скатившись с крутых ступенек, и тугая пружина, установленная Андрюшей Кулибиным, с громким стуком захлопнула дверь. «Аудитория» с почтением взирала на поединок «тети ведьмы» с призраком. Старательно делая вид, что и прыжок, и неуклюжие попытки сохранить шаткое равновесие на верхней ступеньке – всего лишь детали продуманного тактического отступления, я через силу улыбнулась:

– Все в порядке! Сейчас разберусь, что там такое…

Чувствуя в ногах предательскую слабость, я второй раз приблизилась ко входу и положила ладонь на дверную ручку, с тоской вспоминая, как в кино американские коммандос (а в последнее время – и наши) ловко заскакивают в опасные помещения, кувыркаясь через голову, и тут же принимают стойку для прицельной стрельбы. Из оружия страшной поражающей силы у меня оставалось разве что обаяние, а стрелять я могла глазами… Вот только оценит ли это призрак?

Стоять на крыльце, выжидая непонятно чего и якобы собираясь с духом (а на самом деле теряя последние крупицы отваги), было глупо. Собрав волю в кулак, я резко рванула на себя дверь и ринулась внутрь дома… Получилось ну совсем как в кино: зацепившись за порог, сапог богатырского размера отправил меня в свободный полет. Я рыбкой нырнула вперед, головой навстречу летящему призраку, и с размаху протаранила фантом, оказавшийся на ощупь очень даже упругим, почти материальным, после чего кувырком покатилась по полу.

Оставшийся в дверях сапог заблокировал тугую створку в полуоткрытом состоянии, и, поднявшись на ноги, я имела удовольствие в подробностях рассмотреть «призрака» – натянутое на раму сильно изорванное полотнище с аляповато намалеванной рожей. Гримасничать и скалить зубы «ужас, летящий на крыльях ночи» заставляло только мое богатое воображение. Хитрая система противовесов заставляла раму перегораживать открытый дверной проем и поднимала ее вверх, как только дверь закрывалась.