Лев Гроссман - Земля волшебника

Он знал, однако, что свою великую силу получил лишь во временное пользование. Грустно, но без сожалений, Он повел правой рукой и вернул времени прежний ход. В самом конце, по божественному капризу, Он извлек останки Белого Оленя из глотки каймановой черепахи, собрал его скелет, обтянул кожей, вдохнул в него жизнь и поселил на маленьком островке в океане. Пусть у нового Филлори будет свой Странствующий Зверь.

Сделав это, Он отпустил свою силу и тут же стал съеживаться. Крохотный диск Филлори поднялся ему навстречу и растянулся вокруг; отныне Он был лишь одним из его обитателей.

В бытность богом имена других жителей не занимали его, но теперь, оказавшись в обществе женщины и полубогини, он вспомнил, что зовут их Элис и Джулия.

ГЛАВА 30

Ты отдал свою силу обратно, — сказала Джулия.

Над зубчатым, не совсем еще зажившим горизонтом занимался рассвет, и Квентин стремительно забывал, что значит быть богом. Последние ощущения уверенности, мощи, всеведения и бескрайнего спокойствия покидали не предназначенный для этого смертный мозг. Он снова стал Квентином и больше ничем, но знал, что с ним это было. Несколько секунд в одном измерении и тысячу лет в другом.

— Да, отдал. Она была не моя.

— Верно, не твоя, — кивнула Джулия. — Более завистливый бог или человек мог бы попытаться оставить ее себе, но результат, думаю, был бы тот же. Спасибо, что починил Филлори, Квентин. Я и сама могла бы, но навороты вроде береговых линий выводят меня из терпения — таланта недостает. И потом, я думала, что тебе это понравится.

— Мне и понравилось… кажется. Спасибо тебе. — Он уже не совсем точно помнил, понравилось ему или нет.

Вполне узнаваемая бруклинская Джулия с узким веснушчатым личиком и длинными черными волосами стала бесспорно божественной. Рост семь футов, а в платье из коры и зеленых листьев даже на президентскую инаугурацию не стыдно пойти.

— Пойдем со мной, — сказала она. И они пошли, все трое. Изнуренное Филлори понемногу оправлялось от кризиса. Бурый луг еще не зазеленел, сухая земля растрескалась — новый век только еще наступил.

Голова у Квентина кружилась, на ботинках сохла кровь двух овнов. Трудно было связать этот брутальный кровавый акт с возрождением Филлори, однако жизнь, пусть в зачаточном виде, вернулась в волшебный мир — это чувствовалось.

— У меня вопрос, — сказала Элис. — Почему ты сама не убила Эмбера? В конце концов все, конечно, получилось как надо, но мы могли бы массу времени сэкономить.

— Не думаю. Полубогиня, убивающая бога? Это противоречит условиям ритуала.

— В тебе как-то прибавилось божественности с последнего раза, нет? — спросил Квентин.

— Ты прав, я теперь царица дриад. Это чуть выше полубогини — богиня на три четверти, так сказать. Надо бы придумать какой-то термин для этого.

Сухие растения, которых она мимолетно касалась пальцами, выпрямлялись и зеленели. Поваленное дерево по ее знаку зарылось корнями в землю и вскочило, точно его застали дремлющим на работе. Как она выбирает, что оживлять, а что нет? Наугад или одни растения заслужили это больше других?

— Я хочу наградить тебя, Квентин. От имени Филлори. Ты всегда верно служил нам, а сегодня сослужил особо великую службу. Есть ли тут что-нибудь, о чем ты всегда мечтал, но никогда не видел или не делал?

Квентин немного подумал. Серебряный меч он подобрал, но нести его без ножен было неловко, и бледный огонь на клинке вызывал опасения. Квентин снова воткнул его в землю: авось получится вызвать опять, когда тот понадобится.

О чем же таком он мечтает? Великодушное предложение, но он, кажется, побывал уже во всех частях Филлори, где стоило побывать, — а туннели гномов, Мальковые острова и туристические объекты Лории его не особо интересуют. Хотя есть одна вещь…

— Не могла бы ты сводить меня на Ту Сторону? Нас обоих, если Элис захочет?

— Да, конечно.

— Я там вообще-то уже бывала, — напомнила Элис. — Как ниффин.

— Да, точно, я и забыл. Тебе полагается другая награда.

— Ты иди, а я здесь подожду.

Джулия взяла Квентина за руку, и они полетели на запад. Через море, над стеной, потом все вниз и вниз, как на американских горках. В какой-то момент Квентин осознал, что сила тяжести переместилась и они больше не спускаются, а летят вверх. Еще одна стена, и они увидели под собой Ту Сторону.

Джулия парила в воздухе, ничуть не утомленная перелетом. Ладонь Квентина целиком утопала в ее руке, словно он опять стал ребенком. На Той Стороне смеркалось: в Филлори солнце только что взошло, а здесь закатилось. Квентин смутно различал поля и долины, пышнее и как-то волшебней, чем в Филлори. Все здесь полнилось радостным предвкушением, и световые мошки порхали в воздухе, как комарики.

— Я не смогу показать тебе все, — сказала Джулия. — Это даже мне не позволено, но кое-что, думаю, может тебе понравиться.

Ветер подхватил их и понес по тихому воздуху. Внизу мелькали темные реки и белые меловые дороги. Квентин заметил игрушечный домик в лесу на дереве и замок на острове посреди лунного озера.

— Что это за огоньки? Светлячки? — спросил он.

— Нет, здесь просто воздух такой, искристый. Днем это незаметно.

За ними оставался светящийся след, как за кораблем в тропическом море. На закатном небосклоне, в отличие от земного и даже от филлорийского, преобладали зеленые и голубые тона.

Джулия опустилась в центре обширного сада. Когда-то его, должно быть, планировали на манер французского — симметрично, с прямыми аллеями и ровными закруглениями, — но с тех пор дорожки его заросли, чугунные ограды покрылись плющом, розы увяли, образовав по-своему красивый блеклый узор. Все это очень напоминало замерзший общественный садик в Бруклине, куда Квентин залез за листком из тетради Джейн Четуин и откуда перешел в Брекбиллс.

— Чудеса, — сказал он.

— Я так и думала, что тебе понравится. Сначала он, конечно, выглядел по-другому, но все решили, что заросший он еще лучше. Это не просто сад, это место высокой магии. Смотри в одну точку — увидишь.

Квентин посмотрел и увидел. Растения медленно, но куда быстрей, чем в природе, всходили, расцветали, тянулись вверх и увядали, издавая легкие шорохи и щелчки. В памяти что-то зашевелилось — он никак не мог вспомнить, что.

— Руперт упоминает об этом в своих мемуарах, — подсказала Джулия. — У нас этот сад называется Потопленным — а почему, даже я не знаю. Это не просто растения, это мысли и чувства. Новая мысль прорастает из земли, отжившее чувство вянет. Что-то из основных эмоций всегда в цвету: страх, гнев, счастье, удовлетворение, любовь, зависть. Никакого с ними сладу, растут как бурьян. Базовые математические идеи тоже не увядают, но есть и редкие экземпляры: сложные концепции, тонкие чувства. Благоговение и восторг труднее найти, чем встарь… хотя вот они, эти ирисы. Бывает, что и новый появится.