Генри Олди - Баллада о кулаке

Мой мальчик был прежним, но я не мог отделаться от ощущения, что внутри его образовалась потайная комната, такая же как в Лабиринте, и стоит открыть дверь — вот она, Система, смотрит без глаз, слышит без ушей, никуда не спешит и всюду успевает.

А однажды ночью я пришел в себя посреди Лабиринта.

Мы направлялись в покои мумий.

И я знал своим новым знанием, что сейчас мы зайдем к древним учителям, поклонимся как следует, дальше ноги понесут нас по галерее наружу...

И дороги Поднебесной расстелятся перед нами.

Мы, я и мой мальчик, должны были отыскать Змееныша или судью Бао, о котором нам рассказывал лазутчик.

Более того, я прекрасно понимал: отказаться или передумать — не в нашей власти.

Лучше было идти и не думать о том, что вне обители... впрочем, что-то внутри меня подсказывало: никаких бед от Закона Кармы не предвидится.

Мы, я и мой мальчик, теперь были частью загрузочного сектора.

А я подозревал вдобавок, что мы еще и являемся частью наскоро создаваемой антивирусной программы,

Я и мой мальчик.

Маленький Архат.

В ближайшем селении мы украли чьи-то обноски и переоделись — Системе было на это наплевать, но беглого несовершеннолетнего монашка без бирки-гуады взяли бы первые Быстрорукие, встретившиеся ему на пути.

А в следующем селении нас заставили петь прямо на сельской площади — сказался бродячим сказочником (простите за каламбур!), значит, отрабатывай! Развлечений у пахарей мало, за песню накормят, за сказку переночевать дадут...

Мы пели.

А потом мой мальчик выдохся — и верьте или не верьте, но я сочинил песню.

— «Легенда о кулаке», — громко объявили мы, и мой мальчик принялся переводить с моего на местный.

Шел монах за подаяньем,Нес в руках горшок с геранью,В сумке сутру махаяньюИ на шее пять прыщей.Повстречался с пьяной дрянью,Тот облил монаха бранью,Отобрал горшок с гераньюИ оставил без вещей.

— Еще! — восторженно требовали сельчане, хотя в переводе песня сильно проигрывала оригиналу. И мы дали еще:

И стоит монах весь драный,И болят на сердце раны,И щемит от горя прана,И в желудке — ничего.И теперь в одежде рванойНе добраться до НирваныИз-за пьяного болвана,Хинаяна мать его!

И монах решил покаместОбратиться к Бодхидхарме,Чтоб пожалиться пахануНа злосчастную судьбу,И сказать, что если ДхармаНе спасет его от хама,То видал он эту кармуВ черном поясе в гробу!

Мы шли по Поднебесной, а слава «Легенды о кулаке» бежала впереди нас. Я был ужасно горд, мальчик изощрялся в аккордах (мы купили новый цин!), и при каждом очередном исполнении мы изо всех сил старались превзойти прошлое:

И сказал Дамо:— Монахи!Ни к чему нам охи-ахи,А нужны руками махиТем, кто с ними незнаком.Пусть дрожат злодеи в страхе,Мажут сопли по рубахе,Кончат жизнь они на плахеПод буддистским кулаком!

Патриархи в потных рясах —Хватит дрыхнуть на матрасах,Эй, бритоголовых массы,Все вставайте, от и до!Тот, чья морда станет красной,Станет красным не напрасно,Не от водки и от мяса,А от праведных трудов!

Один раз нас даже пригласили к правителю уезда. Вкус у последнего был невзыскательный, и пришлось польстить его патриотизму:

Лупит палкой тощий старец,Восемь тигров, девять пьяниц,Эй, засранец-иностранец,Приезжай в наш монастырь!Выкинь свой дорожный ранец,Подключайся в общий танец,Треснись, варвар, лбом о сланец,Выйди в стойку и застынь!

У кого духовный голод,Входит в образ богомолаИ дуэтом или солоТочит острые ножи,Кто душой и телом молод,Тот хватает серп и молот,Враг зарезан, враг расколот,Враг бежит, бежит, бежит!

Я и мой мальчик шли по Поднебесной.

Шел монах за подаяньем,Нес в руках горшок с геранью,В сумке — палку с острой гранью,Цеп трехзвенный и клевец.Повстречался с пьяной дрянью,Ухватил за шею дланью,Оторвал башку баранью —Тут и сказочке конец!

Финал неизменно встречался взрывом восторга. Любопытные люди, эти ханьцы...

часть шестая

ШАОЛИНЬ ДОЛЖЕН БЫТЬ РАЗРУШЕН

Воинское искусство — это важное государственное дело, основа рождения и гибели, путь жизни и смерти, и его нельзя не изучать.

Глава одиннадцатая

Лошадь испуганно заржала, кося недоверчивым лиловым глазом, и мальчишка поспешил отойти в сторонку — еще лягнет копытом, с нее станется!

— Это что за город? — Оборвыш поправил котомку, откуда торчал гриф восьмиструнного цина, весь в облупившемся лаке, и повернулся к заржавшему почище лошади конюху.

— Тунцзин, — булькнул конюх, всласть отсмеявшись над пугливым пареньком. — Тоже скажешь — город! Крепостца окраинная...

— А почему столько солдат? — Мальчишка попался на редкость любопытный.

— А потому, что кончается на «У»! — И конюх снова заклокотал горлом.