Лорел Гамильтон - Божественные проступки

Баринтус вошел последним и сделал то, что мы запланировали. Он воспользовался магией, как плащом, когда пытаешься понять, не сработала ли тревога. Но никакого шума при этом не было, просто магия.

Рис поставил меня за собой, загораживая своим телом.

- Здесь слишком много следящих устройств, которые слишком чувствительны к Баринтусу. - Просто он был Мэннэном Мак Лиром. Это слишком много магии само по себе и для камер слежения внутри этого здания тоже.

Если бы Баринтус не был бы чертовски впечатляющим внешне, то это могло и не сработать, но в семифутовом великане с длинными волосами цвета моря и с искрами в темно-синих глазах было и не понять, насколько волшебное существо стояло перед тобой.

Сладкая Горечь спустилась с балкона, который нависал над открытой частью огромной гостиной. Это была одна из самых больших комнат, которые я когда-либо видела. Я увидела ее над плечом Риса, пока он и Баринтус пытались уговорить Стива Пэттерсона опустить оружие.

У нее в руке был окровавленный нож, почти такой же большой, как она сама, и только от взгляда на ее лицо я поняла, что сейчас она была Горечью, а не Сладостью. И сейчас мы должны были встретиться с ее внутренним Хайдом лицом к лицу.

- Она у нас за спиной, Рис, - сказала я тихо.

- Меня волнует оружие, - сказал он, продолжая улыбаться, чтобы успокоить Пэттерсона.

Я повернулась к ней и громко произнесла:

- Я здесь, чтобы помочь тебе стать выше, чтобы ты смогла заниматься любовью со Стивом. - Это была единственная вещь, которая, как мне казалось, могла бы дойти до нее через жажду крови, которую я видела на ее лице.

Неистово бьющиеся крылышки чуть замедлили свое движение. С невероятно длинного по сравнению с ней ножа капала кровь. У ножа должна была быть деревянная или керамическая ручка, чтобы она могла держать его.

- Они здесь, чтобы помочь нам, Горечь. Они помогут тебе стать действительно большой.

Она снова моргнула, как будто услышала слова, но не могла их понять. Неужели мы опоздали. Неужели ее психическое заболевание настолько изъело ее изнутри, что жажда крови стала важнее любви?

- Сладкая Горечь, - сказал Стив, - пожалуйста, милая, ты слышишь меня? - Я явно была не единственной, кто волновался по поводу ее состояния.

- Сладкая Горечь, - сказала я, - ты хочешь быть со Стивом?

На ее крошечном личике появилось сосредоточенное выражение, и наконец она кивнула.

- Хорошо, - сказала я. - Я должна помочь тебе быть со Стивом так, как ты хочешь быть с ним.

Ее лицо постепенно разлаживалось. Через гнев просачивалось все больше ее адекватной личности, проявляясь в ее глазах и на хорошеньком личике. Нож выпал из ее руки, лязгнув на полу, капли крови брызнули в стороны, попав и на мою юбку. Я приложила все усилия, чтобы не вздрогнуть. И это было не из-за крови, а от мысли, что стало с Джулианом.

Она перевела взгляд со своих рук на упавший нож и завизжала. Только так можно назвать этот звук. Это был один из худших звуков, которые я когда-либо слышала от кого-либо. В нем было отчаяние, мука и безнадежность. Если христианский ад существует, то люди там должны были кричать именно так.

- Стив, Стив, что я наделала? Что ты позволил мне сделать? Я просила тебя не давать мне причинять ему боль.

- Сладкая Горечь, это ты?

- Пока да, - сказала она и посмотрела на меня. На ее личике была усталость. - Ты не можешь сделать меня большой, не так ли?

- Я могла бы попробовать, но нас должна благословить Богиня.

- Здесь нет благословения, - сказала она. - Богиня больше не говорит со мной. - Она приземлилась на пол и посмотрела на мне. Она была обнажена, но настолько залита кровью, что я не поняла этого, пока она не оказалась совсем рядом. Что она сделала с Джулианом? Дойл и другие уже в доме? Они спасли Джулиана?

Она протягивала свою руку мне. Я встала на колени.

- Мерри, не уверен, что это хорошая идея, - сказал Рис.

- Опусти пистолет, - сказал Баринтус.

Мужчины продолжали говорить об оружии, но для меня мир сузился до крошки, облитой кровью и стоящей на ковре. Я предложила ей свою руку, и она обхватила своей ладошкой мой палец. Она попыталась воспользоваться гламором, но у нее действительно было недостаточно для этого силы. Словно она получила свой внешний вид от отца крошки-феи, но ее магия была от брауни. Это было так несправедливо.

- Ты не можешь спасти нас, - сказала она.

- Сладкая Горечь, она сделает тебя большой. Мы сможем быть вместе.

- Я знаю, что со мной твориться что-то ужасно неправильное, - сказала она и была спокойной, пока говорила это.

- Да, - сказала я. - Уверена, что любой судья оправдает тебя, признав психическое расстройство.

Она улыбнулась, гладя на мой палец, но эта улыбка не была счастливой.

- Теперь я вижу вторую часть себя. Она хочет делать такие ужасные вещи. Не знаю, сделала я это или только думала сделать. - Она снова погладила. - Она, вторая во мне, хочет, чтобы ты сделала ее большой, но как только ты это сделаешь, она хочет вырезать младенцев из тебя и танцевать в твоей крови. Я не могу остановить ее, понимаешь?

Я уставилась на нее, пытаясь сглотнуть колотящееся в горле сердцебиение.

- Понимаю.

- Хорошо. А Стив не понимает. Не хочет верить.

- Верить во что? - Спросила я.

- Уже слишком поздно. - Она улыбнулась грустной, усталой улыбкой, которую сменила совершенно другая улыбка. Она укусила мой палец, и я среагировала, отдернув свою руку и подбросив кроху с моей кровью на ее губах. Она полетела к ножу на полу, и сразу случилось несколько вещей одновременно.

Стив закричал что-то, и прозвучал выстрел. Эхо от выстрела в этой замкнутой комнате ненадолго оглушило меня, пока я наблюдала, как Горечь добралась до ножа и теперь направила нож на меня, зло ухмыляясь. Я не пыталась вытащить пистолет и выстрелить в нее, такую маленькую и такую быструю. Я вызвала свои руку плоти и руку крови. Она кинулась ко мне, и я протянула к ней свою левую руку, чтобы прикоснуться, пока правой рукой плоти коснулась ее ног. Появившийся откуда-то сверху нож прошил ее спину и пригвоздил ее к полу рядом с моими коленями.

Я повернулась к Рису и Баринтусу и увидела, что Баринтус истекает кровью на полу. Рис указал пистолетом на мужчину за моей спиной. Он тоже лежал на полу.

Дойл спрыгнул с балкона, откуда он бросил нож, и приземлился на ноги и руки. Он оказался рядом со мной, снимая с себя рубашку, чтобы перевязать мою раненную руку. Пока боли не было, а значит рана глубокая.

Тело Горькой Сладости стало мертвым прежде, чем моя магия начала выворачивать ее наизнанку. Вокруг лезвия свернулся шар из плоти, разделенный лезвием пополам. Полная рука плоти могла сплавить тело в шар, и самое плохое при этом то, что это не убило бы бессмертного. Это остановило бы его, но для смерти нужно располосовать тело. Я была рада, что она умерла прежде.