Гай Кей - Тигана

Дэвин невольно сделал шаг вперед. Он увидел, как Эрлейн рефлекторно попытался отпрянуть. Но властная рука удержала его голову, а ножницы, только что деловито сновавшие, теперь прижались острыми концами к его горлу. Это заставило его на мгновение замереть, а мгновения было достаточно.

— Чтоб ты сгнил! — взвизгнул Эрлейн, когда Алессан отпустил его и отступил назад. Чародей вскочил с камня, словно ошпаренный, и резко повернулся к принцу. Лицо его исказилось от ярости.

Опасаясь за Алессана, Дэвин бросился было к ручью, хватаясь за меч. Затем увидел, что Баэрд уже натянул тетиву лука со стрелой, целясь в сердце Эрлейна. Дэвин замедлил шаги и остановился. Сандре стоял рядом с ним с обнаженным кривым мечом. Дэвин мельком взглянул в черное лицо герцога, и ему показалось, что он прочел на нем страх, хотя и не был в этом уверен из-за наступающей темноты.

Он снова повернулся к тем двоим, у ручья. Алессан уже аккуратно положил ножницы и расческу на камень. Он стоял неподвижно, опустив руки, но дышал учащенно.

Эрлейн буквально трясся от ярости. Дэвин смотрел на него, и ему казалось, что поднялся прежде опущенный занавес. В глазах чародея боролись ненависть и страх. Его губы дергались. Он поднял левую руку и ткнул ею в сторону Алессана жестом яростного отрицания.

И Дэвин теперь ясно увидел, что его третий и четвертый пальцы действительно отрублены. Древняя отметка единства чародея с магией и с Ладонью.

— Алессан? — спросил Баэрд.

— Все в порядке. Он теперь не может воспользоваться магией против моей воли.

Голос Алессана звучал тихо, почти равнодушно, словно все это происходило с совершенно другим человеком. Только тут Дэвин понял, что жест чародея был попыткой прибегнуть к колдовству. Магия. Он никогда не думал, что так близко соприкоснется с ней в жизни. Волосы встали дыбом у него на затылке, и ночной ветерок был тут ни при чем.

Эрлейн медленно опустил руку и постепенно перестал дрожать.

— Будь ты проклят Триадой, — произнес он голосом тихим и холодным. — И да будут прокляты кости твоих предков, и да погибнут твои дети и дети твоих детей за то, что ты со мной сделал.

Это был голос человек, жестоко, несправедливо обиженного.

Алессан не дрогнул и не отвернулся.

— Я был проклят почти девятнадцать лет назад, и мои предки тоже, и все дети, которые могут родиться в моем народе. Я положил жизнь на то, чтобы снять это проклятие, пока еще позволяет время. И лишь по этой причине привязал тебя к себе.

Лицо Эрлейна было страшным.

— Каждый истинный принц Тиганы, — произнес чародей с горечью, — знал с самого начала, насколько ужасен дар, которым одарил его бог. Как беспощадна власть над свободной, живой душой. Ты хотя бы знаешь?.. — Он сильно побледнел и стиснул руки в кулаки, голос его прервался, но потом он снова овладел собой. — Ты хотя бы знаешь, как редко пользовались этим даром?

— Дважды, — хладнокровно ответил Алессан. — Насколько я знаю, дважды. Так записано в древних книгах, хотя я опасаюсь, что теперь они сожжены.

— Дважды! — повторил Эрлейн, повысив голос. — Дважды на протяжении жизни скольких поколений, уходящих в прошлое к началу письменности на полуострове? А ты, жалкий, ничтожный принц, у которого даже нет собственной земли, только что походя, жестоко, взял в свои руки мою жизнь!

— Не походя. И только потому, что у меня нет дома. Потому что Тигана умирает и исчезнет, если я этому не помешаю.

— И что из твоей краткой речи дает тебе право распоряжаться моей жизнью и смертью?

— Я обязан выполнить свой долг, — торжественно ответил Алессан. — Я должен использовать те орудия, которые мне попадаются.

— Я не орудие! — Этот вопль вырвался из самого сердца Эрлейна. — Я свободная живая душа с собственной судьбой!

Глядя на лицо Алессана, Дэвин увидел, как этот крик вонзился в его сердце. Долгое мгновение у ручья царило молчание. Дэвин увидел, как принц осторожно набрал в грудь побольше воздуха, словно восстанавливая равновесие под еще одним свалившимся на него бременем, под новым грузом вдобавок к тому, который он уже нес. Еще одно добавление к цене его крови.

— Я не стану лгать и не скажу, что сожалею о сделанном, — наконец ответил Алессан, тщательно выбирая слова. — Я слишком много лет мечтал найти чародея. Я скажу — и это правда, — что понимаю то, что ты сказал и почему ты меня ненавидишь, и могу тебе признаться: я горько сожалею о том, что необходимость требует совершить этот поступок.

— Необходимость ничего не требует! — ответил Эрлейн пронзительным голосом, неумолимый в своей праведности. — Мы свободные люди. Всегда есть выбор.

— Для некоторых из нас выбор ограничен. — Как ни удивительно, это произнес Сандре. Он вышел вперед и встал немного впереди Дэвина. — И некоторые должны делать выбор вместо тех, кто не может по причине отсутствия воли или сил. — Он подошел ближе к двоим собеседникам, стоящим у темного, тихо бегущего потока. — Так же как мы можем сделать выбор и не убить человека, который пытается погубить нашего ребенка, так и Алессан мог сделать выбор и не привязывать к себе чародея, в котором, возможно, нуждается его народ. Его дети. Обе эти возможности не являются подлинной альтернативой для человека с честью, Эрлейн ди Сенцио.

— Честь! — выплюнул Эрлейн. — А каким образом честь может привязать жителя Сенцио к судьбе Тиганы? Что за принц обрекает свободного человека на верную смерть вместе с собой, а затем рассуждает о чести? — Он покачал головой. — Назови это чистым проявлением власти, и покончим с этим.

— Нет, — ответил герцог своим низким голосом.

Уже стало совсем темно, и Дэвин не мог разглядеть его запавших глаз. За спиной он слышал только возню Баэрда, который стал разжигать костер. Над головой первые звезды начинали загораться на черно-синем покрывале неба. Далеко на западе, по ту сторону ручья, последний алый отблеск отметил линию горизонта.

— Нет, — снова повторил Сандре. — Честь правителя и долг заключаются в том, чтобы заботиться о его земле и его народе. Это единственная истинная мера. А платить за это — и это лишь часть цены — приходится тогда, когда он обязан идти против веления своего сердца и совершать поступки, которые глубоко печалят его. Поступать так, — тихо прибавил он, — как принц Тиганы только что поступил с тобой.

Но в голосе Эрлейна по-прежнему звучали вызов и презрение.

— А почему это, — огрызнулся он, — наемный охранник из Кардуна имеет наглость употреблять слово «честь» и рассуждать о бремени принцев?

Ему хотелось сказать нечто язвительное, понял Дэвин, но интонации его голоса выдавали растерянность и страх.