Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК

   «Ничего себе цветочки!» — пробурчал Триссос.

   Скилла и вправду могла бы сойти за диковинное соцветие на толстом, как колонна храма, стебле, конец которого терялся во мраке. Но каждый из шести ее гигантских цветков подозрительно напоминал разверстую пасть, а между ржавокрасных лепестков таились клыкастые челюсти-капканы.

   Корабль ощетинился копьями.

   «Это уродливое растение и есть та опасность, о который ты мне толковал, Криптос?» — усмехнулся Одиссей.

   «Надеюсь, я ошибся, царь. Оно не собирается нападать. Оно просто хочет, чтобы мы поскорее отсюда убрались».

   «Какое совпадение! И я хочу того же...» Одиссей попытался ткнуть факелом в один из цветков, склонившийся чересчур низко. Тот отпрянул и сжал лепестки. «А это что такое?!» — спросил он переменившимся голосом.

   «Заметил, — подумал я обреченно.  — Смешно предполагать, что он не заметит. Он может пропустить мимо глаз и ушей все, что угодно, только не это».

   «Вы видели,  какая у этой гадины чешуя?  — спросил  Одиссей  возбужденно.  —  Огромные  пластины необработанного рубина! Клянусь трезубцем Посейдона, мне нужны эти рубины!»

   У Одиссея и без того хватало отвратительных качеств. Казалось бы, для чего ему еще и алчность? Может быть, он решил, что небеса послали ему эту невидальщину с рубиновой чешуей,  чтобы пополнить оскудевшую за время отсутствия царскую  казну? Или он рассчитывал расплатиться бесценными камнями с попутчиками, не чувствовавшими себя в большом выигрыше от троянской кампании, и тем самым надолго обелить в их глазах свою скверную репутацию? Так или иначе,  Скилла выжидательно покачивала хищным своим соцветием, ничем не обозначая намерений, а Одиссей, вращая глазами и скалясь, сулил все мыслимые блага с небольшими оговорками тому, кто прикончит эту тварь и снимет с нее шкуру. Идея не нравилась никому, кроме самого Одиссея.

   «Это всего лишь сорняк! — орал царь. — Большой сорняк, вы что — чертополоха не видели? За то время, что мы не были на Итаке, на ваших полях выросли плевелы еще почище того! Вырвите его с корнем, принесите мне, и будете вознаграждены!»

   «Не нравится мне, как этот чертополох на меня косится, — проворчал Симпот. — А вдруг наши шкуры понравятся ему больше, чем его — тебе, царь?»

   «Не знаю, что там творится на Итаке, — вторил ему Триссос, — но давно  уже хотел бы вернуться  и посмотреть. Лучше нам убраться из этой могилы поскорее, как советует Криптос, а он дурного никогда не посоветует...»

   «В Тартар Криптоса! — рассвирепел Одиссей. — В Тартар всех вас, ничтожные трусы! Я сам сорву этот цветочек и заберу себе всю добычу!»

   С этими словами он вытянул из ножен меч, отпихнул стоявшего на пути гребца и поставил ногу на борт, намереваясь перепрыгнуть полоску воды, отделявшую нас от каменного уступа, где угнездилась несчастная Скилла.

   Расчет был неприкрытый, но себя оправдал. Как это обычно и происходило со всеми околесинами, авторство которых принадлежало Одиссею.

   До изнуренных голодом, испытаниями и усталостью моряцких мозгов дошли, опережая друг дружку, две мысли. Первая: царю втемяшилось искать приключений на свой афедрон, и его не остановить. Вторая: если с ним случится неладное, о  возвращении на Итаку  можно забыть. Одна дорога —  в пираты... но в пираты не хотел никто, потому что все хотели домой.

   «Да ладно, царь... эка невидаль: бодяк — он и есть бодяк,  даром что большой... успокойтесь,  мы сейчас все сделаем... эй, кто-нибудь, привяжите царя к мачте, а то получится, как в прошлый раз с сиренами!..»

   Кто-то уже доставал из-под скамей такелажные топоры, кто-то сматывал лини в бухты... Дело шло к тому, что вся команда вознамерилась высадиться и расправиться с беззащитной Скиллой, дабы тем самым уберечь царя от ненужного риска, пополнить корабельную казну, да и самим, если свезет, урвать кусочек багряного счастья.

   Ветер сменился на глазах: новая идея захватила всех, кроме Одиссея.

   При виде подступающих к нему с линями  наперевес моряков Одиссей опомнился, прекратил  изображать на публику боевое безумие, смахнул пену с бороды.

   «Прочь от меня! — рявкнул он и выругался по-троянски: — Ассхопосы! Я в порядке, втяните свои грязные клешни под панцири! По местам, дети тритонов и нереид! Не нужно лезть всем сразу и толпиться на каменном пятачке, как на рыбном базаре в дни Малых Панафиней! Полдюжины здоровых молодцов прекрасно  справятся с этой непыльной работенкой... Карпотелес, Миксоброт, Триссос... Перикомп, твое место у рулевого  весла! Так, кто еще? Симпот, Эмбас...»

   «Меня, царь!» — успел я прежде, чем он назвал шестое имя. И вовремя: как всякий деспот, Одиссей  ненавидел менять решения.

   «Что ты сказал, Криптос?» — переспросил он несколько озадаченно. Ибо прежде за мной не замечалось излишнего рвения в исполнении царских прихотей, и уж тем более наклонностей к необдуманному риску.

   «Отправь меня с ними, царь», — настаивал я.

   Мне самому было не очень понятно, зачем я это сделал. Скилла выглядела мирно, резких движений не производила, а что до смутной угрожающей ауры, что исходила от нее... так и над последней помойной крысой восходит такая же аура, когда той крысе кажется, будто кто-то посягает на ее объедки. Может быть, я просто хотел хоть чем-то, по мелочам, насолить царю, сделав выбор за него. Может быть, рассчитывал, что в поле моего зрения остальные пятеро окажутся в большей безопасности — я уже знал об этом своем замечательном качестве. Может быть... «Пес с тобой», — буркнул Одиссей. Он выглядел недовольным, и тогда я не понимал, что послужило тому причиной. Ну да, не хотел расстаться с единственным сколько-нибудь пригодным к употреблению провидцем в команде. Но ведь не на смерть же мы отправлялись, а всего лишь за легкой и щедрой добычей. По сути дела — поразмяться...

   И я снова не раскусил Одиссея.

   Пятеро моряков и я, шестой, вооружившись топорами, перемахнули через борт и впервые за долгие месяцы ощутили  под ногами твердую землю. Даже  холодный мокрый камень — не то, что пляшущие доски  колыбельной палубы. Кто-то с отвычки пошатнулся и упал на колени. Кто-то оперся о плечо товарища. Ожидаемых в таких случаях насмешек в спину не  прилетело. Те, кто остался на корабле, молча, с очевидным недовольством наблюдали за нами, как за несусветными счастливчиками, и в мыслях наверняка желали нам оступиться и опозориться. Воистину, предвкушение добычи способно разорвать самые крепкие узы человеческих привязанностей...

   Между тем мы приблизились к подножию Скиллы, где стебель достигал почти трех обхватов, вырастая прямо из камня. «И как же мы с ней управимся? — уныло спросил Триссос. — До ночи махать топором... а ведь я не лесоруб!» — «Главное начать, — сказал Симпот. — Может быть, потом нас сменят». — «Я не хочу, чтобы меня сменили!» — возразил Карпотелес, воткнул факел в трещину в скале, перебросил топор из руки в руку, примерился и...