Андрэ Нортон - Колдовской мир: Трое против колдовского мира. Волшебник колдовского мира. Волшебница колдовского мира

Если только он не предпринял непоправимых шагов…

Остановившись, с трудом приподняв свою уродливую голову, я огляделся. Впереди не было ничего, кроме непрерывных вспышек цвета над ровной поверхностью, по которой я с таким трудом продвигался.

Эти цвета… наверное, я начал к ним привыкать: глаза болели уже меньше и не так слезились. Я стал считать вспышки и обнаружил, что они объединяются в группы по три, по семь и по девять. В таком же порядке чередовались и сами цвета. Всё, что происходило здесь, подчинялось некой магической закономерности.

Но куда мне идти?

— Каттея!

И как однажды передо мной предстали начертанными в воздухе слова, так и теперь тоже самое произошло с именем сестры. Ярко-зелёное, как кольцо света, в которое превратился шарф, оно устремилось по воздуху вправо.

С трудом переставляя ноги, я двинулся следом. Имя сестры скрылось во вспышке багрового огня.

— Каттея!

И снова мысленно произнесённое имя полетело вперёд. Золотой луч меча у моих ног двигался вместе со мной. Я дотронулся до зелёной полоски на лапе.

— Каттея!

Летучие, зримые мысли уносились вперёд и вели меня! Но Каттея не отвечала, и мне оставалось только надеяться, что я иду к ней, а не в ловушку. Вдруг впереди, после ярко-синего сполоха, немного левее того направления, в котором летели мысли, я увидел какую-то неясную массу — тускло-красную, не затронутую постоянной игрой разноцветных отблесков. Сначала мне показалось, что это обломок скалы, потом я решил, что это какое-то грубо вытесанное древнее изваяние.

Оно сидело на четвереньках, передние лапы, зажатые между торчащими вверх коленями, упирались в камень. Голова была повёрнута в сторону пролетавших мимо мыслей. Это отвратительное существо было женского пола. Над коленями свисали огромные груди. Лицо было едва намечено: ни рта, ни носа — только глазные впадины.

Что-то тёмно-красное, похожее на кровь, сочилось из них, капая и стекая на грудь и колени. Туловище было в два-три раза больше моего. От этого существа веяло такой подавленностью и отчаянием, что я совсем пал духом.

Кем бы ни было это существо когда-то, теперь оно пребывало в заточении, и тень его страданий витала вокруг нас, тяжким грузом ложась мне на сердце. В ужасе я медленно пошёл прочь, но дважды оглянулся: при всём своём чудовищном виде это существо всколыхнуло во мне жалость.

Обернувшись в последний раз, я с трудом поднял лапу и хотел произнести старинное пожелание покоя, которое мы на границе обращали к павшим братьям по оружию. Но из щели, служившей мне ртом, не вырвалось ни слова. Тогда я произнёс эти слова мысленно:

— Земля, прими своё; вода — своё; а то, что освободилось ныне — да будет свободно и да поднимется ввысь по воле Ситри…

Последние слова появились неизвестно откуда, они не имели отношения к верованиям моего народа. Но едва возникнув в моём сознании, эти слова пронеслись по воздуху — на этот раз не зелёные, а золотистые, как меч. Они устремились к существу, плакавшему кровью, и исчезли, словно вошли в него — в лишённую лица голову и в тело.

За этим не последовало ни звука — только прокатилась мощная волна чувства, повалившая меня навзничь, словно штормовой вал. Я лежал, захлёстнутый ею, изо всех сил стараясь внутренне преодолеть её напор и остаться самим собой. Потом эта волна схлынула, и я с трудом поднялся на четвереньки. Плакавшее существо распалось на части, оседая и оползая, как необожжённая глина под действием воды. Наконец оно рассыпалось окончательно, и на его месте оказалась только груда красной пыли.

Весь дрожа, я неуклюже поднялся на ноги. Рядом со мной что-то лежало. Изумлённый, я увидел, что луч, двигавшийся вместе со мной, принял очертания меча. Но когда я, тяжело опустившись на колено, хотел поднять меч, выяснилось, что я могу только немного подвинуть его.

Я снова поднялся во весь рост и ощутил ещё одну перемену — какую-то тревогу, разлитую вокруг. Я подумал, не навлёк ли я на себя, разжалобившись, какую-нибудь страшную опасность.

— Каттея!

Я двинулся дальше, стараясь переставлять лапы побыстрее и гадая, отчего изменился луч.

По воле Ситри — откуда взялись в сознании эти слова? А раньше, когда я сразил чудовище в тёмном туннеле, — к кому я взывал? К Ситри! Значит, это слово или имя наделено магической силой? Надо было проверить мою догадку. Я остановился, глядя на бесплотный золотистый меч.

«Именем Ситри! — подумал я. — Стань снова оружием в моей руке!» — На этот раз сокрушительной волны чувства не последовало, но по всему моему телу прошла сильная дрожь, словно что-то невидимое тряхнуло меня. Яркая вспышка света неистово заплясала по призрачному мечу, и он, засияв, больно ослепил меня. Я зажмурился и издал какой-то звериный вопль. Но когда заставил себя снова открыть глаза…

Передо мной был меч, реальный, а не луч света — тот самый меч, который я взял в склепе. Я стоял на коленях там, где застал меня приступ странной дрожи. В третий раз я потянулся к мечу — и, хоть и с трудом, сжал его в непослушной лапе. При этом мне показалось, что какая-то новая сила влилась в моё тело.

Кто такой (или что такое) Ситри? Он, определённо, имеет здесь власть. Может быть, он вернёт мой прежний облик, чтобы я мог, если потребуется, защищаться мечом?

Я решил попробовать:

— Именем Ситри, да буду я человеком, как прежде…

Я ждал нового сотрясения, какого-то действия магической силы, но ничего не произошло, и человеческий облик ко мне не вернулся. Я тяжело поднялся с колен. Меч был связан с Ситри, я — нет; зря только надеялся, ничего и не могло произойти.

— Каттея!

Посланная мысль снова устремилась вперёд, и я продолжил свой нескончаемый путь по этому чуждому пространству, не связанному с никакими известными мне измерениями. Едва переставляя неуклюжие лапы, я всё-таки продвигался вперёд. Через некоторое время что-то замаячило в цветовых вспышках. На этот раз — не громадная сгорбленная фигура, а стена, отливающая ровным постоянным светом. Она состояла словно из гигантских гранёных драгоценных камней, сужавшимися концами уходивших в горизонтальную поверхность. В чередовании этих камней была та же система чисел: три жёлтых камня, семь фиолетовых, девять красных. Я приблизился, стена была выше моего роста.

Мои мысли устремились через неё — к той, которая, как я надеялся, была за стеной. Я медленно прошёл вдоль стены сначала в одну, потом в другую сторону. В обоих направлениях она тянулась насколько хватало глаз. Перелезть через неё нечего было и пробовать — камни слишком гладкие, а я — слишком неповоротлив.