Алексей Пехов - Страж

– Эй! – проорали оттуда. – Кобылу давай! И деньги! А сам иди, куда хошь!

– Без кобылы по такой погоде я далеко не уйду! – крикнул я в ответ, загоняя в дуло пулю и орудуя шомполом.

– А нам какое дело до твоих бед?! Кобылу давай! И деньги!

– Это я уже слышал, – проворчал я, поджигая фитиль.

Где-то полминуты, пока я возился с оружием, царила тишина, затем все тот же голос поинтересовался:

– Эй! Ты там надумал али как?

– Думаю!

– Думай быстрее! Мы тут полночи мерзнем!

Вот идиоты. Они, действительно, считают, что я должен испытывать сочувствие к их профессии? Вот уж совесть меня точно не будет мучить, если они околеют от мороза.

Вернулся Проповедник:

– Их трое. Двое за кустами, у них аркебузы и топоры.

– А третий?

– Прямо за твоей спиной.

Иногда мне хочется убить Проповедника за его излишнюю любовь к театральным эффектам. Я развернулся для того, чтобы увидеть обряженного в собачью шубу разбойника с рогатиной, которая как раз собиралась воткнуться мне в живот, и выстрелил в темное пятно под капюшоном.

Пистолет бухнул так, что с дерева посыпался снег, а конь заржал и попытался освободиться от пут.

Разбойник упал с разваленной головой в сугроб, и снег под ним быстро стал напитываться кровью.

– Эй! Что там у тебя?!

– Ваш приятель! Потерял мозги! Проваливайте, если не хотите к нему присоединиться.

Из укрытия по мне вновь пальнула аркебуза, на этот раз они уже специально целились в моего коня, но пуля прошла выше. Я выстрелил из арбалета наугад и, как видно, не попал.

Меня это уже порядком достало, было понятно, что они не успокоятся и не отстанут. Я посмотрел на скучающее у дороги Пугало.

– Можешь забрать их себе, я плакать не стану.

Оно радостно подпрыгнуло, подбросило в воздух серп, виртуозно поймало его на лету и поспешило к душегубам. Когда одушевленный скрылся за кустами, оттуда раздался лишь один сдавленный вопль.

Я посмотрел на Проповедника, но на этот раз он не стал ничего говорить, а пропел заупокойную.

Отвязав коня, я вывел его обратно на дорогу.

– Между прочим, я спас твою жизнь во второй раз, – сказал мне старый пеликан. – Как тебе такое?

– На том свете тебе зачтется, – посулил я ему.

Проповедник скривился, словно черт, которому сунули под нос ладан, и произнес несколько заученных в Фрингбоу неприличных ругательств. Я проехал мимо кустов, где деловито возилось Пугало, перепачканное кровью с ног до головы. Гибель людей, пытавшихся меня убить, ничуть не тронула мое сердце.

– Твой язык чернее ночи, – сказал Проповедник немного погодя. – Это же надо было так накаркать себе неприятности. Тебя едва не прихлопнули какие-то придурки, возомнившие себя разбойниками! Они даже стрелять не умели!

– На мое счастье. Кстати, насчет карканья. Еще скажи, что это висельник виноват.

– О, значит, не мне одному такая мысль пришла! Покойник вполне мог накликать беду, он ведь висел на перекрестке, а лучшего места для проклятий просто не существует.

– Таких мест полно. Начиная от захоронений с неосвященной землей и заканчивая уютными комнатами старушек, где в комодах хранится клубничное варенье.

Я натянул шарф на лицо, как это делал по старой привычке в морозы, и перестал отвечать на реплики Проповедника. Ему, в отличие от меня, холод был не страшен.

Дышать через шарф, конечно, влажно и душно, зато нос и щеки перестал щипать ночной мороз. Через час дорога окончательно покинула леса и рощи, выбравшись на продуваемую ветром равнину. Я увидел, как далеко-далеко впереди загорелись огоньки поселка, и почти в тот же момент где-то за деревьями подал голос одинокий волк. Ему из степи ответили еще несколько. Конь, хоть и устал, тут же пошел быстрее. Я не нервничал – зверье всегда можно отпугнуть или смутить, благо мой дар на такое способен.

Главное, чтобы это были просто волки, которых голод выгнал на промысел, как иногда случалось лютыми зимами, когда пропадали одинокие путники. А вот если это какая-нибудь нечисть в облике волков или того хуже – ругару,[52] то у меня точно такие же проблемы, как и у обычных людей. Однажды я встретился с ругару на юге Прогансу, среди замечательных лавандовых полей, где он охотился на симпатичных селянок, сжирая их вместе с костями, красными чепцами и башмаками.

Мне было двадцать, я как раз возвращался после завершения моей второй военной кампании, и даже слепой бы меня не спутал с селянкой в красном чепце, но, как оказалось, всегда бывают исключения в правилах.

В критических ситуациях я никогда не жаловался на свою реакцию, так что, когда он появился из-за живой изгороди, весь в засохшей крови, со свалявшейся шерстью и с хлопьями белой пены, текущей из зубастой пасти, я взял ноги в руки и дал такого стрекача, что ругару смог догнать меня лишь в тот интересный момент моей биографии, когда я научился взлетать на деревья без помощи крыльев.

Тварь попыталась повторить мой подвиг, но лишь оставила глубокие следы когтей на стволе. Я, обосновавшись на верхних ветвях, благословлял свою прыть и того лентяя, что не срубил деревце, растущее поблизости от лавандовых полей. Сделай он свою работу, и от меня остались бы лишь обглоданные кости (при должной удаче).

На этом дереве я просидел двое суток, привязав себя к верхушке с помощью ремня. Ругару оказался таким же упрямым, как я, караулил внизу, надеясь, что рано или поздно мне надоест, и я спущусь вниз. В том, что ждать помощи бесполезно, я убедился довольно быстро. Со сторожевой башни ближайшего замка зрители прекрасно видели, как я улепетывал от оборотня, но даже не попытались прикончить тварь.

Так что я провел свои не самые лучшие ночи между небом и землей, играя в гляделки с чудовищем. Наконец, когда сила луны стала слабеть, ругару перевоплотился в человека, и тут-то подоспела кавалерия из замка. Она изрубила ставшего неопасным противника в капусту и сожгла оставшееся, использовав на дровишки спасшее меня деревце…

Волки, обычные волки, завыли гораздо ближе, я увидел три тени, несущиеся по снегу нам наперерез. Конь перешел в опасный галоп, но я швырнул перед носом зверей фигуру, и она вынудила их оставить погоню.

Я постарался успокоить жеребца, но он все равно нервничал до тех пор, пока мы не оказались возле Вальца.

Городок встретил нас погашенными огнями в домах, светились лишь окна внушительного постоялого двора и его пристроек. Именно этот свет я увидел на тракте.

– Наконец-то уют, – сказал Проповедник и, не дожидаясь меня, пошел к дверям.

Мне же сначала пришлось разбираться с животиной, искать конюха, потом договариваться о комнате. Свободных не было, и хозяин предложил мне ночевать в сарае. Я резонно поинтересовался, зачем ему нужен замерзший труп к утру, он подумал и согласился уступить мне собственное жилье, содрав за ночевку втридорога. Я слишком устал, чтобы с ним торговаться, забросил на плечо сумку, сказав жуликоватому конюху, что если пропадет седло и сбруя, то лучше и ему исчезнуть навсегда вместе с ними и не доводить меня до греха, и отправился вместе с хозяином на постоялый двор.