Карина Демина - Хозяйка большого дома

А тот, другой, действительно умер.

Райдо убил бы его?

Или присоединился бы к игре? Тот, другой, иногда позволял своим людям присоединяться…

Он нашел бы Ийлэ в башне с легкостью.

Он позволил бы подумать, что у нее получилось сбежать, на этот раз получилось, а потом…

Свечу удалось-таки зажечь. Квелый огонек, слабый, но темнота отступает, всего-то на шаг. Этого довольно, чтобы оглядеться.

Старый комод, который прежде стоял в охотничьей гостиной, правда, исчезли резные накладки… и само дерево потемнело, пошло глубокими трещинами.

Паутина.

Пыль.

Он стоит здесь давно, как и зеркало, разрезанное пополам трещиной, и сломанный стул. Старой мебели здесь много. Она теснится. Цепляется друг за друга, создавая шаткие горы, готовые рухнуть от неосторожного движения. Но Ийлэ очень осторожна. Она крадется в этом лабиринте, шаг за шагом пробираясь к неприметной двери, скрытой за другой дверью. Кажется, ее сняли со шкафа… точно, и шкаф этот прежде стоял в маминой спальне, правда, тогда он был украшен позолоченными медальонами. Куда подевались?

Сняли.

И ручку выдрали. Ручки делал отец — дерево и янтарь. Он еще сказал, что янтарь дерево любит… содрали.

Вынесли.

Почти все ведь вынесли, и отнюдь не псы. Им было нужно иное. Им было наплевать на ручки шкафа, медальоны и на ту солонку в серебряной оплетке. На трубку, которую отец делал для шерифа… к шерифу, скорее всего, она и попала.

Ийлэ судорожно выдохнула.

Она не будет плакать.

Незачем.

— Райдо вернется, — повторила она с нажимом, не для себя, для Нани, которая лежала тихо, только глазенки в полумраке посверкивали.

Светлые будут.

И сама она… альвийского в ней с каждым днем все меньше остается. А может, оно и к лучшему? Новый мир не для таких, как Ийлэ, полукровке же, быть может, и повезет. Должно повезти.

Корзинку она поставила на столик, выглядевший достаточно прочным, чтобы выдержать.

— Вернется. А мы подождем. И когда появится, то… мы не скажем ему, что ждали, правда? И радоваться не будем. Это ведь просто ситуация такая, — за дверь Ийлэ бралась с немалой опаской, все-таки выглядела та тяжелой, и не только выглядела.

Сдвинуть ее получилось не с первой попытки.

Но ведь получилось.

Со скрипом. Со скрежетом. Беззвучно рвалась старая паутина, повисая седыми лохмотьями, липла к пальцам, и Ийлэ вздрагивала от этого прикосновения.

В сторону.

И еще немного… на дюйм… на два… на два и волос… и дверь уперлась в древний секретер, в котором осталась лишь половина ящичков.

Хорошо.

В щель за нею Ийлэ протиснется. А сама эта щель будет незаметна…

В старой кладовке пахло пылью и волглой древесиной. Надо же, и дрова остались, отсырели, конечно, покрылись плесенью. Грибница проросла, но так даже лучше.

Ийлэ голодна.

И задев ладонью тугие осклизлые шляпки, замерла.

Силы в них немного, но… она потянулась к Ийлэ, обвила пальцы, скользнула по запястью. Ийлэ облизала губы.

Хорошо.

Нить за нитью. Капля за каплей, до последней, которая и сладкая, и горькая, с привкусом пепла. Прахом рассыпается грибница…

— Я верну, — пообещала Ийлэ.

Земля услышит, пусть даже земля эта спит глубоким сном.

— Простите, — Ийлэ сдула прах грибов с ладони. Раскаяние было запоздалым, мучительным. Что стоило ей занять немного силы?

От сомнений отрешил плач Нани.

На-ни.

Имя-колокольчик. И ей иде… больше, чем какая-либо Броннуин… ребенка назвать ребенком? А как иначе?

— Тише, — Ийлэ взяла малышку на руки. В мехах той было жарко, а быть может, она чувствовала беспокойство Ийлэ? Или темноты испугалась? — Все будет хорошо.

И наклонившись к самым губам, Ийлэ выдохнула облако свежей силы.

— Вот так… тебе ведь надо, да? А то я ему все и ему… ему нужней было, он без меня погибнет. А мы с тобой погибнем без него… и в этом есть какая-то насмешка, да?

Она баюкала малышку, которая не хотела засыпать, но смотрела строго, испытующе.

— Тебе не смешно? Мне тоже… но нам действительно не выжить вдвоем… или они, или люди… и не спрашивай, я не знаю, в чем наша вина, наверное, просто кто-то должен быть виноват во всем.

От ребенка сладко пахло молоком, и еще мехом, и немного — псом, но этот запах, которого быть не должно бы, не раздражал Ийлэ.

Успокаивал.

Райдо сильный. Она не видела, она слышала тогда. Даже тот, другой, не был настолько громким… и у Райдо, пожалуй, получилось бы убить.

— Сейчас мы спрячемся, и будем с тобой сидеть тихо-тихо. Хочешь, я расскажу тебе сказку?

В каморке оказалось достаточно места для Ийлэ и корзины. На пол она постелила одеяло, сложенное вчетверо. Свечу закрепила на канделябре, который уцелел, верно, потому что был не позолоченным, но честным, бронзовым. Правда, тем, кто выносил из дома вещи было невдомек, что бронза эта разменяла не одну сотню лет…

…и работа мастера, опять же.

…кто ценит работу мастера?

Бронзовый олень, покрытый зеленоватою патиной, точно плесенью, по-прежнему был горделив и прекрасен. Рога его некогда держали дюжину свечей, и дюжина у Ийлэ имелась, но она благоразумно решила свечи поберечь.

— Вдруг нам долго еще ждать?

Если говорить вслух, то не так жутко. И время вновь тянется. Ждать Ийлэ умеет.

Умела.

— Давным-давно мир принадлежал людям. Отец говорил, что многие миры принадлежат только им, у них дар — находить пути, а мы только и способны, что идти по следу… это не совсем сказка. Я, признаться, сказок и не помню, а вот его истории… у него замечательные истории были, и рассказывать он умел, в отличие от меня. Но я постараюсь.

Ийлэ пристроила малышку на коленях.

— Ты тяжелой стала. Это хорошо. Я рада, что мы обе живы… и быть может, когда-нибудь найдем свою дорогу. Старый мир умирал. Его источники рождались уже мертвыми, а лоза превращалась в терний. Земля иссыхала. Из нее тянули силы, пытаясь отсрочить гибель, но лишь ускоряли ее. Говорят, во всем была виновата королева, которая обезумела от любви… на самом деле любовь, наверное, светлое чувство… или нет? Я не знаю. Я не успела, а теперь уже поздно.

Огонек свечи дрожал, и отблески света расползались по медной шкуре оленя.

— Говорят, та королева полюбила мужчину… не короля, конечно, королей не бывает, но он, глупый, не ответил взаимностью. Такое тоже случается. Ей бы забыть его, а она не смогла. Ревновала. Сердцу ведь не прикажешь, да? Так говорят. Я не знаю. Я бы попробовала приказать… королева — это ведь больше, чем просто женщина… а она позволила себе забыть об этом.