Генри Олди - Маг в законе. Том 2

Внизу все смешалось. Урядник опомнился, револьвер из кобуры вытащил, в воздух палить принялся:

– Р-р-разойдись!!!

Отец Георгий на колени упал: "Господи! Ты видел, Господи, не умолчи! не удаляйся от меня! подвигнись, пробудись для суда моего, для тяжбы моей, Боже мой и Господи мой!.."

Сенька-Крест со слугами к князю с Княгиней бегут. Феденька упал, где плясал; встал, стоит, белый весь, руки ходуном ходят. Томочка прямиком к отцу бросилась, толпа разбегаться начала, кто куда; шум, крик, плач, конский топот, выстрелы…

А у меня перед глазами помутилось все. От слез, должно быть. Голова кругом идет, уж и сама не помню, как до дивана добралась, упала, дышу, рыба-акулька, рот разеваю; воздуху мне не хватает. Тело свинцовым сделалось, плавят меня, в новую форму льют; бьется что-то внутри меня, наружу просится, живот нарывом дергает; пока еще терплю…

Рожать собралась, дура-Акулина?! Вот ведь самое время! Небось, еще и двойня, как Дух напророчил… Погодите, миленькие, потерпите чуть-чуть, не время сейчас, дайте в себя прийти – ведь сил у мамки вашей ну никаких не осталось…

Это я их, деточек наших, еще не рожденных, уговариваю. Сама понимаю: глупо! если приспичило, значит, ничего не попишешь! – а что мне еще остается?!

…И ведь уговорила! Успокоились детки, и боль попустила, только ноет противно, в низу живота – но это пустяки, это терпеть можно; лишь бы опять не началось.

Вздохнула глубоко. Раз, другой. В голове прояснилось малость, не кружится больше. Слезы рукавом вытерла, уселась поудобнее, на подушки откинулась… И сразу, едва полегчало, первая мысль: как там князь с Княгиней?! Живы ли?!

Внизу двери хлопают, сапоги по лестницам топочут, голоса:

– …Сюда, сюда несите! В княжьи покои…

– Ах, горе, горе-то какое…

– Доктора! Доктора скорей!

– …Там еще раненые есть. Холопы; бунтовщики. Их куда?

– И верно… не добивать же?..

– Это как прикажете, ваше…

– Во флигель, во флигель их! пусть прислуга с дураками хлопочет! Отрядите людей, чтоб перенесли…

– Слушаюсь, ваше…

– Облав-юнкер Аньянич! немедленно скачите в город за доктором!

– Слуша…

– Не надо в город! – это отец Георгий, по голосу узнала. – Тут дача профессора Ленского рядом! Он сейчас там должен быть. Ленский – врач. Прекрасный врач! знающий! опытный!..

– Обер-юнкер Аньянич! Дорогу к даче профессора Ленского знаете?

– Никак нет, ваше…

– Кучер княжий! Сенька знает…

– Найдите кучера, запрягайте коляску – и к профессору Ленскому! Живо! И без врача не возвращайтесь! из-под земли!

– Есть добыть! из-под земли!..

– Выполнять!

Дробь сапог по ступенькам. Хлопает входная дверь.

– Акулина! как ты?

Даже не заметила, как муж любимый вошел, как рядом оказался.

– Слава Богу, Феденька! Они-то как? Княгиня? Шалва Теймуразович?

Помрачнел Федор. Рядом на диван опустился. Тяжко, грузно – будто ноги разом держать отказались. Отвернулся: в глаза смотреть боится.

– Плохо. Дышат покамест оба – и то за счастье. Я… ты прости меня, если сможешь. Рашель… приказала она. Не мог я ослушаться. Знал, что с двух концов она себя жжет – собой и мной! – а не мог по-другому! Любит она князя. Себя не пожалела, чтоб его вытащить…

– Вытащила?

– Не знаю, Акулинушка. Сама бы надорвалась. И вместе мы – вряд ли… я-то ладно, а Рашели не хватило бы. Спасибо, Тамара подоспела… Друц рассказывал: он ее в крестницы взять хотел. Чтоб к нам пробиться, когда мы в Закон выходили – да не сложилось. Его к нам утянуло, а княжна ТАМ осталась. Одна; гореть. Вот и сгорело в ней что-то… Или наоборот, зажглось. Видит она, что другие не видят, финты на лету схватывает…

– Без крестного, без крестника?! Не бывает ведь так!

– Выходит, бывает. Помогла она нам; крепко помогла. Без нее и Княгиня бы уже Богу душу отдала, и князь бы умом двинулся, никакой Обратный Хоровод не оттанцевал бы. А так… не знаю. Может, очнется князь. Может – нет. А с Рашелью худо. Боюсь, не протянет долго. Эх, будь мы сейчас в силе! уж смогли бы! и ее, и его…

Верю, Феденька. Не верю даже – знаю. Смогли бы. Силы у нас – через край, на всех хватит! ну, если не на всех, то на них-двоих – уж точно! Жаль, заперта та сила, нет ей выхода. И камешки, что в шкатулке остались, не спасут: не хватит тех камешков, их нам – на один зубок. только спалим зря…

– Пошли, Феденька. Глянем, как они там…

Оперлась на мужнину руку. Боль в животе отдалась, голова ходуном. Сцепила зубы; ничего, идти могу. Да и недалеко тут; покои хоть князя, хоть Княгини – в двух шагах.

– А ведь это Друц нас всех спас, – уже в дверях, ни с того ни с сего, вдруг сообщает Феденька. – Кальвадоса насмерть загнал. В училище примчался, дежурному унтеру чуть не в морду… всех в момент на ноги поднял – и сюда. Если бы не он…

Вот как, выходит. Зря мы тогда на тебя, ром ты блудный, плохо подумали. Хотя и думать-то особо некогда было, хорошо ли, плохо ли…

– …сейчас на веранде сидит. Скверно ему, ломает всего. Это когда мы с Княгиней Циклопа оттанцовывали, его тоже зацепило. Краем. Ничего, он-то оклемается, зато Рашеля…

Кровь с лица уже смыли, на рану наложили повязку, и теперь Княгиня тихо лежала на кровати. Прямая и бледная, словно большая кукла. Или покойница в морге. Только она до сих пор была жива – едва заметно трепетали ресницы, и время от времени что-то хрипло булькало, ворчало в груди.

Над Княгиней склонился маленький азиец (видела его в училище; он облав-юнкеров драться учит – как, значит, нашего брата вязать сподручнее). Желтый коротышка сосредоточенно тыкал пальцами, больше похожими на сучки акации, в безучастную Княгиню: нажмет, подержит-подержит – и отпустит; в другом месте нажмет. На лбу у азийца аж пот выступил от усердия – словно он не стоит на месте и только пальцами тыкает, а, к примеру, бревна тяжеленные таскает, и уже не первый час.

На нас коротышка внимания не обратил. Даже не обернулся, когда мы вошли. А мне вдруг почудилось: когда он пальцем к Княгине прикасается – под пальцем будто огонек загорается. Теплый такой, желтенький, вроде цыпленка – и от этого огонька внутрь тела прожилками слабый свет струится. Если тот свет внутри тайные свечечки запалит – оживет Княгиня, станет, как прежде… Может быть. Жалко, свет тот даром гореть не хочет – оттого и вспотел коротышка, словно бревна полдня ворочал.

Посмотрели мы, посмотрели – да и вышли потихоньку, чтоб не мешать. Эх, были бы мы с Феденькой в силе – мигом бы Княгине столько того света отвалили, что разом бы в себя пришла!..

Вокруг бесчувственного Джандиери суетились двое облав-юнкеров и матушка Хорешан. Пока юнкера споро перевязывали раны Шалвы Теймуразовича, матушка Хорешан с заплаканными глазами (впервые вижу эту ворону плачущей!) пыталась влить князю в рот горячее снадобье. По телу Шалвы Теймуразовича время от времени проходила судорога, князь дергался, как в припадке, питье в очередной раз разливалось, но матушка Хорешан упорно продолжала свои попытки. Не понять было: удалось ли оттанцевать полковника у безумия жандармского? или…