Михаил Ежов - Время камней

Нармин остановил коня на холме, у подножия которого рос дремучий лес, простиравшийся на многие сотни миль вокруг. Ему понадобилось две недели, чтобы добраться сюда от границы Казантара с Урдисабаном, и вот наконец вожделенная цель стала видна: белая башня причудливой архитектуры возвышалась над верхушками деревьев, словно гигантский жезл из слоновой кости, воткнутый в землю.

— Это она, сир? — обратился к Нармину капитан гвардейцев, отряд которых сопровождал Армаока. Солдаты были переодеты обычными путниками, при себе они не имели ничего, что могло бы выдать их отношение к Урдисабану. Все вещи были куплены в Казантаре, так же как лошади и оружие.

— Думаю, да, — ответил Нармин без энтузиазма. Он не испытывал ни малейшего желания отправляться к этой башне. Предчувствие говорило ему, что Магоро, так долго водивший за нос шпионов империи, должен был предусмотреть возможность появления незваных гостей и принять соответствующие меры. Нармин с тоской посмотрел на юг, где остался родной Урдисабан, и тяжело вздохнул.

— До башни ехать не меньше суток, — прикинул вслух капитан. Он смотрел вдаль, прищурившись, и лениво пожевывал травинку. Казалось, ему совершенно все равно, где сложить голову. Нармин почти испытал к нему зависть.

— Тогда лучше отдохнем, — сказал он, спешиваясь, — через пару часов начнет темнеть.

— Отправимся завтра утром, сир? — поинтересовался капитан.

— Да. Подъедем поближе, переночуем, а там посмотрим, как быть, — ответил Нармин, беря коня под уздцы. — Не хочу появляться рядом с башней среди бела дня.

Гвардеец кивнул и сделал знак своим подчиненным. Они слезли с лошадей и повели их к подножию холма. Там отряд устроился на привал. Костер не разводили — Нармин решил, что с такого расстояния дым уже могут заметить в башне, — так что пришлось довольствоваться солониной, хлебом и сыром. Поужинав, люди выставили часовых и устроились на отдых.

Нармин заснул довольно быстро — сказалось нервное напряжение последних дней пути. Организм словно чувствовал, что ему скоро понадобятся силы для решительного броска.

Армаоку снились сумбурные сны, малосвязанные и быстро сменявшие друг друга. Но запомнился Нармину только один, в котором он видел Пирасиону. Высокая и статная, с точеным лицом и надменным нравом, она сразу свела его с ума. Они не могли выносить друг друга дольше, чем требовалось для краткого мига страстного соития — все остальное было сплошным кошмаром. Но Нармин не отказался бы от него ни за какие сокровища мира — до последнего времени, когда произошло то, что заставило его вернуться в Урдисабан.

Влечение к супруге своего начальника, барона Мартинбейра, оказалось пагубным для него. Он до сих пор не мог понять, как Пирасионе удалось убедить его пойти на преступление, воспоминание о котором не давало ему покоя ни днем ни ночью. И тем не менее Нармин не остался в Карсдейле, так как не мог заставить себя оторваться от этой женщины, казавшейся воплощением истинного совершенства — во всем, что не касалось ее жестокой и коварной души. Их встречи продолжались, хотя теперь случались все реже — Армаок начал понимать, что Пирасиона использовала его для того, чтобы стать свободной. Ее муж, барон Мартинбейр, после тяжелой болезни, вынудившей его оставить пост посла в Карсдейле и вернуться на родину, наконец скончался несколько недель назад. И только Нармин знал, что его недуг проистекал не из естественных причин, а был следствием отравления. Пирасиона поделилась с Армаоком своим планом во время их очередного бурного свидания. Ей удалось убедить его, что она должна стать свободной для того, чтобы принадлежать только ему. В то время Нармину была невыносима мысль, что кто-то, кроме него, пусть даже законный супруг, может обладать Пирасионой, и он позволил ей обмануть себя. Он первый дал старому барону порцию яда. Потом они по очереди травили его, подмешивая малые дозы в пищу и питье: она — когда муж был дома, он — когда начальник находился на службе. Результаты не заставили себя ждать: барон занемог. К счастью для любовников, яд был такой редкий, что ни один лекарь не сумел обнаружить его. Пирасиона продолжала травить супруга и по возвращении в Урдисабан, так что его смерть не стала для Нармина сюрпризом. К тому времени он уже разгадал ее игру и старался избегать встреч, хотя порой не мог совладать с собой — как тогда, когда должен был сопровождать казантарского посла, но исчез ради свидания с Пирасионой, из-за чего получил выговор от Сафира.

Армаоку снилось, как он подсыпает порошок в блюда барона — раз за разом, день за днем. Совсем крошечные порции, которые нельзя было почувствовать, но которые медленно подтачивали здоровье старика.

Проснувшись, Нармин ощутил себя на редкость несчастным. Его одолевало раскаяние, и за завтраком он выглядел совершенно рассеянным. Яркие картины запомнившегося сна бередили душу и неотступно преследовали — словно навязчивые галлюцинации душевнобольного.

После краткой трапезы отряд двинулся в путь. Нармин насвистывал песенку, чтобы отвлечься, и время от времени заговаривал со спутниками обо всякой ерунде — лишь бы не вспоминать о бароне Мартинбейре и Пирасионе.

День прошел для него тягостно. Когда всадники спешились в четверти мили от башни и укрылись в овраге, он чувствовал себя совершенно измученным и не мог думать о предстоящем деле. А отправляться в цитадель казантарца ему нужно было в одиночестве, так как его миссия требовала искусства ассасина, по сравнению с которым выучка даже лучшего преторианца была подобна грации слона в посудной лавке.

Всадники дождались темноты. Ночь выдалась ветреная и дождливая. Часов с десяти зарядил дождь и лил все сильнее. Гвардейцы нарубили веток и построили шалаши, но вокруг все равно было сыро и промозгло. Поужинав вяленым мясом, хлебом и сыром, люди расположились в укрытиях, дожидаясь полуночи.

Нармину было тоскливо. До того как он должен будет расстаться со своими спутниками, оставалось меньше часа, и он понимал, что может не вернуться из белой башни, возвышавшейся над верхушками деревьев. Он вспоминал, чему его учили в Карсдейле, но Нармин слишком мало времени провел среди ассасинов, чтобы перенять у них все премудрости мастерства. По большому счету Нармин мог рассчитывать только на удачу, а в нее дождливой ночью верилось с трудом.

Над головами людей сверкнула молния, и через несколько мгновений донесся раскат грома. Вскоре последовала еще одна вспышка, затем другая. Гроза приближалась, и вокруг становилось все темнее и безрадостнее. Деревья казались в свете молний молчаливыми часовыми, расставленными вокруг башни. В кочках и кустах Нармину виделись затаившиеся соглядатаи и дикие звери. Он старался взять себя в руки, но не мог: смятение усиливали не оставлявшие его образы из прошлого.