Александр Данковский - Папа волшебницы

— Медбрат леса, — попытался я перевести расхожее у нас высказывание. За что и был наказан необходимостью объяснить, что имею в виду. Рассказ о местности, где сперва истребили волков, а потом вынуждены были спасать оленей, гибнувших от болезней и бескормицы, был встречен с одобрением.

— Вот видишь. Хотя волк — это знак черной фигуры. Типичный разрушитель. Но без него нельзя. Нужно время от времени что-то разрушать. Обычно — старое, чтоб дать дорогу новому. Если бы древоточцы не изгрызали упавшие деревья в труху, по лесу пройти было бы невозможно от старых стволов. И новым негде было бы расти.

— Ты, значит, разрушитель?

— Значит. Хотя не скажу, что шибко этим доволен. Все же созидать мне нравится больше. А разрушать получается лучше. Иначе зачем бы я пошел в солдаты, а не в строители? Забавно, верно?

Я в этом ничего забавного не находил.

— А король — он самая старшая фигура?

— Нет, хотя одна из самых мощных, — кажется, Сайни было неудобно в этом признаваться. Вроде как хвастаться своим "королевским" титулом. — Но все зависит от ситуации на доске. Вообще, король сравним с тем же драконом, но они играют по-разному. Король — он больше по управлению людьми. А дракон может повелевать… знаниями, что ли. Сведениями. Шибко мудрым зверем считается. Поэтому Лиина и стала ректором. Между прочим, большая редкость для женщины.

Понятно, и тут гендерное неравенство и сексизм.

— Я правильно понимаю, что черный король — это тот, кто может разрушить государство?

— Почти, — сухо ответил Сайни. Помолчал и добавил:

— Может и несколько государств. Хотя может и всего один городок — как сложится. Поэтому я и удрал в маленький гарнизон, подальше от столиц.

— Чтоб поменьше навредить, если что? — кажется, я начинал ему сочувствовать.

— Именно, — кажется, он мое сочувствие уловил, оценил и даже был за него благодарен. — Хотя тогда еще не знал, что на уровень поднялся, иначе точно в какую-нибудь деревеньку забился. До нынешней встречи с Реттеном я себя черным рыцарем числил, это все же куда послабее будет. Да, видать, судьба — куда лучший игрок, чем я. А вот вепревину так готовить не выйдет, ее сперва прокоптить как следует надо, с травкой. Да на дровах не абы каких, а душистых. Яблоня для этого хороша.

Я обалдел от смены темы, тем более, что тон у Сайни остался абсолютно тем же. Но пока мозг "обалдевал знанием", тело уже изготовилось к очередной пакости — ноги подтянулись к животу, чтобы, если что, то ли вскочить, то ли лягнуть кого. А руки нашарили столь милый моему сердцу топорик.

А пальцы Сайни, пока он делился кулинарными секретами, уже ласкали черенок метательного ножа на правом бедре, потихоньку вытягивая лезвие из ножен, пришитых к брючине. Все же не были они приспособлены к тому, чтобы извлекать оружие, лежа на спине. А в следующий миг Лелек уже стоял в какой-то немыслимой низкой стойке, скрутившись и припав к земле, причем было ясно, что из нее он может прянуть в любую сторону. Ну просто леопард перед прыжком — сильный, тяжелый, но удивительно подвижный зверь. Клинок в левой (почему в левой? тащил-то ведь правой, да и не левша) руке чуть ходил из стороны в сторону, как язычок змеи. А пальцы правой руки плели замысловатую вязь. Ты, дружок, еще колдуешь?

У меня так быстро и грозно не получилось, но спустя мгновение и я уже стоял в классической санчин-дачи[11], ухватив топорик под самое лезвие. Так и блокировать удобнее — верхней частью железки — и концом топорища обманные движения выводить.

И лишь затем я углядел того, на кого была направлена агрессия Лелека. Метрах в трех высилась фигура настоящего великана — больше двух метров точно. Кажется, эльф — массивности в нем не было. А вот сила явно чувствовалась, даже с моей толстокожестью невозможно было не учуять, насколько этот человек опасен. Хотя бы потому, что подобраться смог так близко, пока Сайни его учуял. Словно вырос, соткался из дымных сумерек, причем оставался в них таким же серым и расплывчатым. Казалось, двинется — растает. Но двигаться он явно не спешил. То есть делал это очень медленно. Нарочито медленно поднимая обе руки раскрытыми ладонями вперед. Знак мира? Или жест какой колдовской? Щас как звезданет парной шаровой молнией — никакой топор не поможет.

Впрочем, фраза серого незнакомца была еще чуднее его внезапного появления:

— Сайни, не осталось рыбки для старого знакомого?

— Дорогая моя, как же я рада тебя видеть!

Я рванулась навстречу женщине. Лиина! И лишь миг спустя осознала, что совсем не она. Даже не похожа — у Лиины были роскошные черные волосы, с небольшой проседью, а эта — тусклая блондинка. И старше. И голос другой. Но наваждение было невероятно сильным, хоть и коротким. Чем она берет?

Наша лодка стояла у самой настоящей пристани — каменной и даже не лишенной некоего изящества — с перильцами в виде низких арочек. Правда, камень был сер и пятнист, как грязный асфальт, что отнюдь не добавляло нарядности.

Выходить на твердь земную, впрочем, никто не спешил. Неудивительно. Во-первых, последние три часа пришлось подниматься против течения, достаточно сильного, насколько я могла судить. Логово (база? опорный пункт?) наших похитителей находилось километрах в шести выше устья одного из притоков Большой реки, по которой мы шли все это время. Причем приток этот проложил себе путь по каменистой местности. Не горы — предгорья, но с выходами земных костей под светлы очи светила. Поэтому река то и дело петляла среди огромных валунов и твердых боков холмов, некогда бывших скалами. Вода извивалась и скакала среди булыжников поменьше. А лодочникам приходилось брать небольшие перекатики снизу вверх, в лоб.

Ну а во-вторых, часа за полтора до устья притока мы нарвались на засаду. Из-под прикрытия камышей и ивняка вылетели сразу две лодки и двинулись наперехват. Обе куда меньше нашей, но куда более ладные и ходкие. В каждой человек по десять.

Командир нашей посудины что-то выкрикнул — и на весла кинулись сразу все черные, а колдун запел. У меня от его завывания желудок словно стальной пятерней схватило — ни охнуть, ни вздохнуть, и слезы на глазах, так что и не видно почти ничего. Гребцы заработали как бешеные, причем все в лад, словно машина. Явно черные не хотели принимать боя с неведомыми лодочниками. А то, видать, были умелые воины, не чета бедным дикарям в шкурах, напавших на нас в начале речного пути. Наша лодка шла вперед судорожными рывками. Казалось, с каждым взмахом двух с лишним десятков весел она слегка приподнималась из воды, а потом плюхалась обратно, выталкивая брызги и пену из-под плоского, словно столешница, брюха. Гребцы вынуждены были компенсировать нелепость конструкции, перенапрягая мышцы, до предела натягивая жилы. А преследователи не отставали. Осторожно выглянув из-за борта, я поняла, что они готовятся к абордажу. Во всяком случае, крючья на веревках и длинные багры на носах лодок вызывали именно такие ассоциации. И радости мне это отнюдь не добавляло. Колдун увеличил темп в полтора раза, гребцы поднажали. Я видела, как на спине одного из них, как раз передо мной, лопнула куртка от чудовищной натуги мышц. А ведь ткань была что брезент. Весла при каждом гребке явно выгибались длинными луками, и, вылетая из воды, издавали краткое "вумм!". Наверное, колдовская песня заставляла каждого из черных работать на пределе возможного, выкладываясь полностью, досуха. Расстояние между нами и преследователями увеличивалось, и тогда те попытались догнать добычу с помощью стрел. Стрелять с раскачивающихся лодок неудобно, да и лучников там было немного: экипажи-то, в основном, тоже на веслах сидели. Так что дождя стрел не получилось. Но одного из гребцов убили — я видела, как красный, словно лакированный, наконечник выглянул из середины груди бедняги, и тот деревянной куклой рухнул на дно посреди гребка. Другой получил стрелу в плечо. Рука упала плетью. Но гребец продолжал грести другой рукой, весь перекашиваясь, чтобы не выпасть из ритма. А от третьей стрелы меня заслонил Кирпич. Сам ли он спиной почувствовал оперенную смерть, отдал ли ему такой приказ колдун или командир лодки — но Терроссиф вдруг прянул вперед, навалившись на меня. Через его тело я почувствовала еще толчок — и тут мне в грудь ткнулся наконечник. Ткнулся — и остановился, лишь пробив джемпер и уколов кожу. Потому что до того он пробил тело Терросифа. Не насмерть, но, насколько я могу судить, рана получилась неприятная. Стрела прошила мышцы руки и прошла между ребрами правого бока. Задела ли что-то важное — не знаю. Поэтому все, что я смогла сделать, пока лодка шла к гавани — перевязать рану обрывками его же одежды (жесткими, совсем не годящимися для повязки, причем и рвать приходилось, используя в качестве лезвия все тот же наконечник, аккуратно обломав кончик стрелы). Да пытаться остановить кровь и свести края ран вокруг древка с помощью весьма ограниченного набора медицинских заклинаний, которыми меня успели снабдить в школе. Вообще-то медицину нам читали факультативно (магов-медиков готовили на другом факультете), и эти формулы годились на то, чтобы живенько зарастить порезанный палец или там ссадину на коленке. Но другого у меня в запасе не было, а никто из экипажа на помощь пострадавшему прийти не спешил. Оторвавшись от преследователей — они отстали, как только лодка свернула в устье — колдун сбросил темп, но и только. По-прежнему гребцы работали "под песней", в глотках клокотало, мышцы вдувались, лица чернели от неподъемного напряжения. А я сидела, вся в чужой крови, и не понимала, какие чувства испытываю к этому человеку. Он украл меня, вырвал из привычного уже и дорогого мне окружения, протащил через весь лес. Он был мне неприятен. Но он единственный из похитителей говорил со мной. И он спас мне жизнь. Пусть по приказу, но спас. Наверное, я должна быть ему благодарна.