Маргарита Дорогожицкая - Неразрешимое бремя

— … Он сошел с ума, погубил свою душу в отчаянном желании оживить свою мать. Однако после смог подавить демона в себе…

Я вымученно улыбнулась призрачному силуэту испуганного мальчика с бездонными глазами. Он наконец обратил на меня внимание.

— … Смог подавить, как казалось, навсегда. Но в тот страшный день Николас стал свидетелем новой трагедии, так разительно похожей на его собственную. Думаю, Агнесс в его теле настолько сильно привязалась к Лиене, так сопереживала ее беременности и ждала дитя, что убийство девушки, которое, уверена, она видела своими глазами, стало толчком для возвращения демона…

Невыразимая пустота под сердцем, неразрешимое бремя, что разрывает пополам, смертная тоска по нерожденному дитю — все это я щедро швырнула в демона-мальчика, ощущая, как он питается моим безумием, становится все более плотным и осязаемым.

— … Демон стал просыпаться. Теперь в его искаженном сознании помчик ассоциировался с тем пьяным мерзавцем, что убил его мать. Каждый раз, когда Николас становился свидетелем сцен жестокости, например, финальной сцены «Прекрасной Лорелей», его демон подымал голову и требовал, требовал повторить единожды сотворенное…

Дыхания не хватало, я уже говорила с трудом, боясь, что в какой-то момент рухну вслед за демоном в такую манящую бездну. Там ничего нет. Нет боли, страданий, отчаяния и тоски. Я взяла со стола ножницы, те самые, запятнанные кровью жертв, протянула Николасу, а на самом деле смотрела на демона.

— … И тогда он брал ножницы. Вот эти. Возможно, те самые, которые были у его матери. Николас-мальчик так отчаянно хотел спасти девиц от страшной участи потерять нерожденное дитя, что вспарывал им живот и оживлял их, заставляя напевать эту страшную колыбельную…

Строгое требование отца Валуа повернуться к нему лицом, прекратить досужие домыслы, угроза наказания за неуважение к суду, неотрывный взгляд инквизитора, который напрягся, почувствовав в отличие от остальных опасность, досадно белеющие лица Антона и Пионы, которым я строго приказала покинуть зал, а они все равно остались, идиоты… Все было как в тумане. Демон схватил ножницы вместо Николаса и вдруг швырнул их в меня. Я ухватилась за фальшивый живот, чувствуя, как рвется ткань платья, а следом вспарывается подушка, и отчаянно зашептала, упав на колени:

— Сынок, не надо. Накажи того дядю, это он сделал мне больно, слышишь? Это он заставил тебя плакать. Он, слышишь, он убил твою сестричку, твою бедную Агнесс…

Демон взвыл от ярости, нестройно охнули присутствующие, заметившие наконец его призрачный образ, что ринулся к помчику. Тот как раз выскочил из-за свидетельской стойки, чтобы увидеть происходящее. Я не видела, не в силах пошевелиться и оторвать взгляда от полных безумия глаз Николаса, в которых меня неумолимо затягивала бездна. Не видела, я только слышала, слышала, как ножницы впились в плоть помчика с противным хлюпающим звуком, как он страшно закричал, когда они стали кроить ему живот, женские вскрики в зале, глухой стук чьего-то обморока, потом острый терпкий запах свежей крови, густо приправленный вонью дерьма и мочи от рассеченных внутренних органов. Я силилась улыбнуться клятому торжеству справедливости, но ничего не выходило. Пропали все ощущения, время замедлилось настолько, что я слышала, как ужасающе медленно, с невообразимым грохотом осыпаются песчинки в старинных песчаных часах. Начала шептать молитву, но демон уже обратился ко мне, заставляя вместо нее напевать проклятую колыбельную, что вязла на зубах и отдавала горечью во рту. Видела, как тягуче плавно начал подниматься с места инквизитор, как медленно расширились его зрачки от осознания присутствия демона, как словно в густом сиропе он огибает стол защиты, как неторопливо тянется его рука к эфесу клинка, как воет обнажаемая сталь… Но он все равно не успеет, демон испил крови и не остановится, подгоняемый уже моим безумием. Он начнет убивать, ведомый ненавистью и злобой, которые не сдерживает затуманенный алкоголем разум, соскользнувший в бездну. Демон зарычал и обернулся к инквизитору… Мне надо остановить его. Любой ценой. Изуродованный моим восприятием, донесся растянутый во времени крик-стон Матильды, причудливо меняющий тембр и тон.

Я вцепилась в прутья высокого кованного ограждения монастыря, отделяющего меня от привычной вольной жизни. Ненавижу всех! Пустым взглядом проводила ни разу не оглянувшуюся бабку и ненавистную мачеху. Чтоб они сдохли! Медленно и мучительно! Я стояла так, пока не окоченели на осеннем холоде пальцы, намертво примерзшие к прутьям. И тут напротив меня возникла Хенрика. Еще одна мерзкая предательница, что бросила меня! Ненавижу ее! Она застыла, потом всхлипнула:

— Девочка моя! Ты же меня помнишь? Я так рада, что ты здесь. Я смогу тебя видеть, хотя бы изредка…

— Пошла прочь, холопка! Ненавижу!

В ее глазах стояли слезы, она улыбнулась мне ненавистной жалкой улыбкой.

— Ты прости меня. Отослали меня сразу после твоего дня рождения. Даже проститься с тобой не смогла тогда… Прости меня, дочечка…

Ненавижу, когда меня жалеют. Я сцепила зубы, сдерживаясь от желания вцепиться ей в лицо. Она вдруг протянула руку через прутья и робко погладила меня по встрепанным волосам, потом коснулась теплой ладонью ледяных пальцев, согрела их дыханием.

— Ты прости, слышишь? Прости, что крохой так мало тебя обнимала, больно мне было тебя видеть, ведь мой… Прости меня, что ты уже такая взрослая…

Ее неловкая ласка вдруг расколола каменный панцирь моей души, он пошел трещинами, из которых стало сочиться кровью и болью. Глаза защипало, соленая дорожка обожгла щеку, странно защипало в носу, облик Хенрики поплыл…

Демон-мальчишка застыл с занесенными ножницами перед инквизитором, заскулил от боли, не в силах справиться с брошенным в него болезненным воспоминанием, потом захныкал тонким детским голоском, размазывая кровавые слезы по щекам. Я вздохнула так глубоко, что закружилась голова, кровь из носа закапала на безобразное белое платье, оставляя на нем причудливый узор алых лепестков. Сознание погасло.

Глава 12. Инквизитор Тиффано

Неясное ощущение беды поселилось еще с момента появления Лидии в зале суда. Наверняка, Антон постарался. Она вела себя совершенно невыносимо, цинично и пошло, впрочем, как обычно, но что меня пугало больше всего, я никак не мог понять, чего она добивается. После того, как она бесстыдно задрала платье и подложила фальшивый живот, чтобы вызвать воспоминания Николаса о матери, я было решил, что смогу добиться от него признания, но он застыл в прострации, никак не реагируя на происходящее. А после помчика Прошицкого, которого Лидия, вопреки всякой логике и лояльности к воягу, обвинила в убийстве, я не отводил от нее взгляда, пытаясь предугадать и предупредить несчастье. Но все равно не успел. Когда ее взгляд, обращенный к Николасу, стал таким же пустым и безжизненным, каким я его уже видел в подвале колдуньи, уже тогда мне стоило потребовать прекращения процесса, стоило силой увести ее из зала суда, или убрать Николаса подальше от нее. Но я медлил и опоздал, слова застряли в горле, когда я увидел бледную тень маленького мальчика с перекошенным лицом, быстро отделившуюся от Николаса и всаживающую ножницы в живот Лидии. Вскочил со своего места, но все равно не успел, беспомощно наблюдая, как демон уже несется к помчику и единым взмахом рассекает ему живот. Я бросился к нему, на ходу вытаскивая клинок, но быстрым смазанным движением мальчишка меня опередил и возник напротив, сверкнули ножницы, больно обжигая щеку. А в следующее мгновение демон застыл, видимый настолько четко, что я мог различить на детской рубашке прилипший кусочек зеленого леденца. Я толкнул его клинком, но моя рука с мечом прошла насквозь, не встретив сопротивления и мгновенно онемев от холода. Бросился к Николасу и ударил его в челюсть со всей силы, его голова лишь дернулась, глаза же продолжали неотвратимо пожирать бледную как смерть Лидию, упавшую на колени в облаке перьев из разодранной подушки. Тогда я эфесом клинка стукнул его по шее наотмашь, и безумие в его глазах наконец погасло. Он медленно завалился набок. Я оглянулся назад, на Лидию, чтобы увидеть, как закатываются ее глаза, как из носа капает густая темная кровь, как она падает на каменный пол. Я бросился к ней, успев подхватить прежде, чем ее голова коснулась холодного камня.