Валентин Егоров - Граф Орлофф (СИ)

Церемонию превращения русских во французов я провел на заднем дворе своего особняка. Отделение драгун вместе с вахмистром Епифаненко и своими верховыми лошадьми, которых держали под узду, выстроились одной шеренгой. Все они знали, Епифаненко с каждым переговорил лично с каждым своим драгуном, подсунув свой пудовый кулачок каждому из них под усы, что с ними сейчас произойдет. Эти пока еще русские парни оставались спокойными и выдержанными солдатами, глубоко верящими в православие, Московию и нашего государя Петра Алексеевича! Я несколько раз прошелся перед их строем, мысленным зондом проверяя наличие диссидентства или крамолы в этих горячих головах, но, как ни старался, ни единой мысли не обнаружил. Затем я выступил с краткой речью в которой описал перспективу того богатства, которое этих драгун ожидало, если они сумеют сохранить в неприкосновенности жизнь французского наследника! Только после этих слов я приступил к исполнению чародейских таинств.

Я не прыгал и не скакал перед драгунами, а присел в специально приготовленное кресло и глубоко задумался, в мыслях перебирая имена драгун и предполагая, какими они будут, когда станут французскими Мишелями, Джастинами, Анатолями и Гильбертами. По мере это мышления изменялись, становились несколько другими и люди, стоявшие передо мной в шеренге во главе со своим вахмистром.

Несколько затруднительными оказались мысли, касательно превращения самого вахмистра Епифаненко, чего мне только не лезло в голову по поводу нового образа вахмистра! Все это время я почему-то думал о нем, как о Гавроше Виктора Гюго. При этом, сколько бы не пытался, так и не мог избавиться от этой дурацкой мысли. А мой Епифаненко начинал молодеть на глазах и с каждой последующей минутой, через какую-то пару минут, он выглядел молодым и здоровым сорокалетним человеком, но, правда, у меня он так и не получился — ни солдатом и ни офицером! Душой понимая, что у меня с Епифаненко мало чего получается, я решил сначала закончить работу с превращениями его драгунов, а уж потом снова вернуться к вахмистру.

Рядовые и капралы драгуны не противились моей работе над их новыми образами, но они реально мне в этом не помогали. Только на заключительной стадии своего нового образа они несколько оживали. Парни внимательно присматривались или прислушивались к своим новым образам, выражая одобрение полученным результатам или горестно вздыхая, когда эти результаты им не совсем нравились. Теперь вы понимаете, почему мне приходилось возвращаться, чтобы заново перерабатывать тот или иной образ, но уже так, чтобы он понравился своему хозяину.

Таким образом, на свет рождался простолюдин Матис Дюран — второй сын богатого французского крестьянина, винодела, который пошел на службу во французскую армию для того, чтобы заработать немного денег, и после пятнадцати лет службы снова вернуться к земле. В прошлом этот Дюран был русским рядовым драгуном Василием Кольцовым. Этого француза и этого русского объединяло то, что они оба были молодыми парнями, которым было всего по двадцать три года, они были неженатыми и пока еще ничего не имели за своими душами. Все у них было впереди! Должен признаться в том, что было очень трудно подобным тщательным образом поработать с каждым из двенадцати русских драгун. Нельзя было забывать и об их лошадях, которых было нужно научить понимать французский язык и отзываться на новые клички! Закончив работу с одиннадцатью драгунами, я должен был снова вернуться разбитым и усталым к работе над образом Епифаненко.

Мне страшно хотелось спать, но я пересилил самого себя, чтобы снова начать возиться в мозгах уже молодого вахмистра. Волосы на голове у него почернели, своей длиной они напоминали прическу некого гасконского мушкетера д'Артаньяна. От этого королевского мушкетера мои мысли сами собой перебрались на образ графа де ла Фер, небезызвестного мушкетера Атоса. В моей голове промелькнула мысль о том, что было бы совсем неплохо вахмистра Епифаненко перевоплотить в французского дворянина. Но сделать его графом де ла Фер было бы нежелательным, тот был всем известным дуэлянтом и погиб на одной из своих дуэлей. Я же совершенно не хотел своего друга вахмистра терять на дуэли с каким-то лягушатником! Поэтому я поднатужился, собрал последние свои внутренние силы и вернулся к мысли о том, кем должен был бы стать Епифаненко.

Сам собой в моей голове сформировался образ, который очень подходил вахмистру, который стал графом Роже-Этьеном де Фуа, гвардейским лейтенантом.

После такой усиленной работы своим серым веществом, я чуть ли не впал в обморок, но меня поддержала своим сладким поцелуем служанка Николь. Бунга-Бунга ей помог перенести меня из кресла, установленного во внутреннем дворике особняка, в мою постель в спальне. Перед тем, как закрыть глаза и заснуть, я попросил Бунга-Бунга сопроводить новоявленных французов в Версаль, чтобы помочь им расположиться в помещении, расположенным вблизи покоев герцога Анжуйского и его принять под охрану. Мажордом согласно кивнул головой и тут же исчез из моего поля зрения. Николь решительно задула единственную свечу, освещавшую мою спальню. В темноте послышалось шуршание ее одежды, видимо, девчонка решила окончательно покончить с недопониманием, последнее время, искусственно поддерживаемое мной, в наших сердечных отношениях. Когда откинулось одеяло и обнаженное чудесно-прекрасное девичье тело скользнуло на постель и ласково и нежно прильнуло к моей груди, то я уже глубоко спал.

Поздно вечером, когда я очнулся после глубокого сна-обморока, то уже находился в полном одиночестве, остался только тонкий и зовущий запах духов, которые я в свое время подарил Николь. В спальне находилась Яна и, сидя с ногами в моем любимом кресле, над чем-то работала, эта польская стерва сильно изменилась в последние два месяца. Она перестала надо мной издеваться и вся ушла в работу с нелегальной и легальной агентурой. Заставила меня под угрозой прямого насилия ее обучить телепатии, теперь она сама выходила на ментальную связь с госсекретарем Макаровым и постоянно с ним о чем-то ворковала. Так, что я не удивлюсь тому, что в скором времени именно она станет русским резидентом в Париже, а меня назначат ее заместителем. Особенно после моего вовлечения в государственный заговор во Франции, видимо, из-за этого обстоятельства Санкт-Петербург резко сократил со мной обмен информации, он теперь только желал получать новости с моей стороны, а от себя мне ничего не слал.

Рядышком с польской пани на каком-то угловатом стульчике пристроился демон Марбас. Он спал до того момента, как я проснулся и практически одновременно со мной поднял веки своих глаз. Какой-то момент мне пришлось-таки побарахтаться в этой трижды проклятой темноте преисподней его взгляда, пока я не нащупал твердого дна, чтобы удержаться на своих ногах.