Роберт Холдсток - Поверженные правители

Дурандонд поднял глаза:

— Это было еще до меня, задолго до меня. Но кое-что из созданного им еще украшало залы наших владений. Резьба, маски, диски и крошечные уродливые фигурки, снабженные крыльями. Иногда, когда за стенами бушевала гроза, крылатые изваяния и в самом деле порывались взлететь. Не просто ветер сотрясал тонкие рамы и колебал крылья бабочек. Они взмывали, натягивая кожаные путы, удерживавшие их. В них была жизнь.

— А этот Дедал?

Дурандонд указал на ларец в углу своего посмертного жилища:

— Пятая часть его лежала там. Так мне рассказывали. Сердце и легкие человека. Сделанные из золота тонкие кованые пластины с выбитыми на них тайными знаками. Их забрали вскоре после моей смерти.

Сделанные из золота…

Я потребовал, чтобы Дурандонд вспомнил все, что ему в детстве рассказывали о Дедале. Он вздохнул. Дух был утомлен. В зале становилось сумрачней, земля смыкалась, запах плесени подсказывал, что не все в этой мертвецкой так свежо, как представлялось взгляду. Дурандонд оживился. Он стремился воссоединиться со своим трупом, вернуться на тот остров в Царстве Теней Героев, на котором геройствовал ныне. Он был, собственно говоря, не более как один из Мертвых, хотя и не участвовал в мести, обрушенной Мертвыми на эту землю, которую он объявил своим владением.

Быть может, потому и не участвовал.

Но память его быстро меркла.

— Когда он умер в одной из цитаделей, то стало видно, что в нем. Да, плоть и кости, но и металлические жилы и связки. И органы, наполненные не кровью, а блеском металла. Бронза и серебро, золото и медь; и еще в нем был янтарь и твердый камень, который на свету переливался разными цветами, хотя сам был прозрачен, как чистейший лед. И другие камни, тщательно обработанные, ярких цветов: от алого до синевы летнего неба; от сумрачно-зеленого до темно-багрового, как густой сок красавки.

Кожа и плоть были только маской. Какой-то бог — или божественная кузница — наполнил остов человека движущимися частями.

Мои предки вскрыли его и поделили на части. Пять частей. В каждой была своя сила. Маленькие золотые диски из глаз открывали целый новый мир тем, кто знал, как смотреть. Руки оказались бронзовыми костями, но они умели вызывать стихийные силы, неподвластные никому из Глашатаев. Золотые и серебряные пластины, найденные в черепе, пробуждали сны и видения, лишенные смысла, но приводящие к безумию. В его языке обнаружился золотой гребешок, который, дрожа, вызывал звуки — звуки языка, непонятного даже Глашатаям. Мне говорили, иные языки звучали как песня. Когда гребешок пел — а стоило коснуться его металлом, чтобы он запел и звучал целую луну, — ночное небо менялось.

— Как, — торопливо спросил я, — ты узнал, что пятая часть похищена?

— Это случилось во время сумерек, вскоре после моей смерти, когда я еще видел мир вокруг себя. Я готовился отправиться к реке, к пристанищу Отборных Красных и Серебряных Коней, чтобы выбрать себе скакуна для Иного Мира. В конце колодца, в самой глубине, был уже готов погребальный зал, но я еще лежал на высоком помосте, накрытый плащом и щитом, перед дверью моего дома. Глашатай Земли прокрался туда, где сложили дары. Была ночь. Хотя меня охраняла женщина-старейшина, мои сыновья и мои собаки, он сумел пройти мимо них. Он открыл ларец и вынул золото. Он привязал к нему шнурок и повесил на шею. Я ничего не мог сделать.

— Как они выглядели? Сердце и легкие?

— Как золотой полумесяц, — сказал Дурандонд. — Кровь и дыхание человека.

Я оставил его в покое. Дух не просто устал. Он был истощен. Видения заполнили погребальный зал. Как бы ни был он защищен от того, что овладело холмом, этот давно умерший правитель знал, что его народ в опасности. Знал ли он — как могут знать призраки, — что Страна Призраков уже захватила его владения, я не могу сказать. Я потревожил покой того, кто и без меня был встревожен. И не хотел тревожить его больше.

Я отпустил Морндуна и призвал Кунхавала. С его помощью я выбрался по вьющемуся проходу на поверхность.

Глава 32

РАССЫПАВШИЕСЯ СНЫ

Я изнемогал к тому времени, когда оказался в верхней камере погребального колодца Дурандонда. Я почувствовал ток свежего воздуха сверху и дважды глубоко вздохнул.

Следующее, что я помню, — маленькая тень бросилась ко мне из угла и обхватила руками за шею.

— Ты нашел его? Ты говорил с ним? Ты поднял его из Мертвых?

Ниив была воплощением назойливого любопытства.

— Да, все сделал.

В темноте я заметил, как странно блестят ее глаза, словно она светилась изнутри. Дыхание ее было сладким. Она прижалась губами к моим губам, небрежно признавая, что рада меня видеть, и снова принялась докучать:

— Ты воспользовался Морндуном? Чтоб его поднять?

— Конечно. И это больно.

— Научи меня такой боли. Научи меня маске смерти.

— Ты никогда не сдаешься!

— Зато всегда даю!

Она снова поцеловала меня, но теперь уловила усталость в моих костях и бросилась бесцеремонно ощупывать мой бедный костяк в поисках начертанного на нем изнутри узора, из которого надеялась вырвать еще кусочек чар.

— Тебе нужно поспать, — сказала она.

— Да. Нужно.

— Ты получил ответы? Те, за которыми ходил?

— Да. Получил.

— Поделишься со мной?

— Поделюсь.

— Но не сейчас, — к моему удивлению, возразила она. — Потом будет время.

Она завозилась со мной, захлопотала вокруг меня.

— Поешь, поспи. Собаки, похоже, не мешают нам расхаживать по саду, лишь бы мы не выходили за ограду.

— Вот и хорошо.

— А на самом-то деле ты вовсе и не покорил этих бронзовых чудищ! — поддразнила она меня из темноты. Голос выдал ее.

— Мне и не пришлось. Их поставили, чтобы запереть вас в саду, не в хижине. А меня они не увидели, потому что я это умею. Но они сильны. Все создания Мастера сильны.

— Он преобразил страну!

— Он преобразил себя!

— А ты так можешь?

— Нет. Призывание масок-теней и подчинение животных — мои дары — это другое.

— Он сильнее тебя. Так ты думаешь?

От ее вопроса у меня дрожь прошла по телу. В самом деле, о чем я думал? Я никогда не сталкивался ни с чем, подобным Дедалу. Я уже некоторое время гадал, не принадлежит ли он к тем девяти первым, что были посланы на Тропу. Девять детей, отобранных для исполнения дела, образ и цель которого скрыли от них. Я не помнил его по детским годам. И был уверен, что только мы с Медеей не успели еще вернуться к началу, вернуться домой много тысяч лет спустя. Тогда, быть может, Дедал пришел из второго дома. Прошлое почти столь же таинственно, как неведомое, непостижимое будущее. Умы, более глубокие и прозорливые, чем мой, лепили облик мира, и я, вполне возможно, был куда меньшим камешком в склоне горы, чем мне тогда представлялось.