Роберт Стоун - Дорога смерти

— Господин Элиандо? — обратился к хозяину Паксон.

— Вы можете убрать эти папки. Я просмотрел их.

«И не имею ни малейшего желания, — подумал Карн, — вчитываться в их содержимое».

Он никак не отреагировал на удивленное выражение лица Паксона.

Может, болезненные толчки в голове — это пульсирующая опухоль? Он захотел было собраться и вернуться к Масии, но было еще слишком рано.

Сегодня женщина затеяла стирку, и он только помешает ей. Или еще хуже, она примется уверять, будто знает, что с ним не так и почему он вернулся раньше времени. Если он остается в своем кабинете — или хотя бы в особняке на весь день, то сохраняется иллюзия, будто все в порядке. Карн криво улыбнулся. Конечно, Масия заметила, что в последние дни его захлестнула волна черной депрессии, хотя она и не понимала ее причин. А ему не давала покоя мысль о визите этого проклятого отставного министра.

— Я некоторое время побуду у себя в комнате. У меня болит голова. Проследите, чтобы меня не беспокоили.

Паксон не просто кивнул, он низко поклонился, даже слегка изогнувшись в поясе. Почему с тех пор, как Брент уехал, все слуги и даже работники предприятий стали гораздо щедрее на изъявления почтительности?

— Разумеется, господин Элиандо.

Карн распорядился, чтобы по всему дому из коридоров убрали ковры. Они мешали передвижению его кресла. Теперь он легко катил вдоль балюстрады второго этажа, глядя на огромный холл внизу. Захоти он спуститься на его мраморный пол, ему бы пришлось позвать двух слуг, чтобы они снесли его беспомощное тело по пологим закругленным ступеням. Третий слуга следовал бы за ними с креслом. Трое слуг, чтобы один человек мог спуститься или подняться на один пролет лестницы. Просто смехотворно. Если бы такая судьба постигла его раньше, в те дни, когда он зарабатывал себе на жизнь на улицах Белфара, а затем Прандиса, он был бы уже мертв. Карн подумал, что деньги обращают вспять законы природы. И он не был уверен, а так ли уж это правильно.

Ему пришлось слегка напрячься, чтобы вкатить кресло на толстый ковер в своей комнате. Карн приказал слугам не раздвигать занавески, он обнаружил, что яркий свет действует ему на нервы. Когда дверь закрылась и комната погрузилась в полумрак, ему сразу стало легче дышать.

На мгновение он задумался, не лечь ли в постель, может быть, даже подремать. Но ему мешала спать боязнь увидеть сны. Собственно говоря, Карна мучили не столько мысли о визите Бэрра Эстона, сколько о бывшем премьер-министре Андусе Райвенвуде. На следующий день после посещения Эстона Карн поехал в город и присутствовал при казни бывшего главы правительства. Собралась огромная толпа, жители Прандиса заполнили площадь, окружив помост, на котором находилась плаха палача. Был теплый весенний день, и запах, исходивший от плотно сбившихся людей, напоминал, скорее, об изголодавшейся стае доведенных до бешенства диких животных.

Он так и не смог восстановить в памяти, что именно сказал Амет Пейл, хотя и помнил, как его речь без конца прерывалась возгласами одобрения. Со своего наблюдательного пункта — на верхних ступенях особняка, заблаговременно занятых его слугами, чтобы Карн в своем кресле на колесах мог наблюдать происходящее поверх голов собравшихся, — ему не удалось толком разглядеть выражение лица Райвенвуда. Карну хотелось думать, что оно до последней минуты оставалось бесстрастным, хотя он опасался обратного, чему мог стать свидетелем, находись он поближе, достаточно близко, чтобы расслышать, как топор палача вонзился в деревянную плаху, отрубив голову премьер-министра. На расстоянии происходящее напоминало странное, безмолвное представление в театре марионеток. Лучше всего было бы тут же уехать, но Карн настоял на том, чтобы увидеть лицо Райвенвуда, — что-то вроде наказания, наложенного им на себя самого. Он должен был увидеть то, чему стал невольной причиной. Поэтому выждав изрядное время, после того как разошлась толпа, они направились к Башне Совета. Однако Амет Пейл не насадил голову Райвенвуда на пику. Оказалось, генерал знал, что кровь, стекающая на землю, обязательно привлечет к мертвой плоти муравьев. А мстительному Пейлу хотелось, чтобы голова бывшего премьера как можно дольше оставалась в узнаваемом состоянии, словно зловещее напоминание — вот человек, который был премьер-министром и умер, потому что пытался сопротивляться мне. Он вывесил голову высоко над входом в Башню Совета, где до нее не смогли бы добраться ни люди, ни муравьи, в очень тонкой сетке, защищавшей зловещие останки от птиц. Глаза премьер-министра были открыты…

Хорошо бы все-таки прилечь, пусть даже не удастся заснуть. Хорошо бы выбраться из кресла, но Карн не хотел звать слугу. Он уже знал, что может подкатить кресло к краю кровати и с помощью рук переместиться на постель. Этот процесс напоминал переползание, и одеяла с простынями всегда сбивались. Но что еще хуже, совершенно невозможно было самому перебраться из постели обратно в кресло, и в конечном итоге все равно приходилось звать слугу.

Поэтому он просто откинулся на спинку кресла, прислонился головой к полированному дереву и поднял глаза к потолку, терявшемуся в темноте. Тихий вздох раздался в неподвижном воздухе комнаты.

Но вздохнул не Карн.

Он резко вскинул голову, силясь проникнуть взглядом сквозь мрак, сгустившийся в углах спальни. Никого не было, нет, возле окна он увидел бледный силуэт на фоне тяжелых занавесей из шелка. Там стоял высокий, стройный мужчина, но больше ничего Карн разглядеть не смог.

Быстро повернув голову, он задом откатил кресло к стене. Рука начала шарить по драпировке, пока не наткнулась на маленький выключатель, Карн судорожно вздохнул и нажал на него.

Он ожидал обычного потока яркого безжалостного света, но вместо этого лампы в абажурах, укрепленных на стенах, попытались разогнать тьму слабым желтоватым свечением. Они сердито зажужжали, словно в них заключались не тоненькие проволочки, а разъяренные пчелы.

— Прошу прощения, — промолвил негромкий голос. — Боюсь, мое присутствие воздействует на ваши лампы.

В мягком, приглушенном свете Карн попытался рассмотреть непрошеного гостя. Это был мужчина более шести футов ростом, но по-женски утонченный и грациозный. Его лысая голова имела удлиненную форму, черты лица удивляли своей мягкостью. Белое одеяние незнакомца ниспадало почти до пола, оставляя открытыми длинные ступни в сандалиях.

— Кто вы? — спросил Карн, и его голос прозвучал более хрипло и резко, чем ему хотелось. В ожидании ответа он быстро скользнул рукой от выключателя к ручке двери.

Мужчина несмело улыбнулся, но его темные глаза остались печальными.