Мирей Кальмель - Песнь колдуньи

Глава 35

Ястреб был мертв. Барон привез его в качестве трофея. Они долго ездили с приманкой, которую специально для этого изготовил сокольничий. Птица соизволила появиться только через несколько часов. Когда солнце уже стало садиться, ястреб возник из ниоткуда и стал, покрикивая, медленно кружить над группой охотников на такой высоте, что стрела не могла его достать. Никто не смог бы объяснить ни почему он внезапно сел на ветку дерева без верхушки, в нескольких туазах от лучников, ни почему раскинул крылья. С пронзительными, душераздирающими криками он подставил грудь их смертоносным стрелам.

Он упал назад, сраженный стрелой. Последовала странная тишина, как если бы целый лес скорбел о птице, и барон де Сассенаж машинально, чтобы обмануть дурное предзнаменование, перекрестился. Сокольничий подъехал и поднял мертвого ястреба.

С тех пор останки мертвой птицы разлагались во дворе. Острие копья сменило стрелу и поддерживало их в вертикальном положении перед домом хлебодара, где, благодаря снадобьям знахарки, постепенно поправлялся Матье.

Альгонда не отходила от его кровати. Филиппина тоже проводила возле него много времени. Юная дочь барона не только отпустила свою горничную, но, наскоро позавтракав, составляла ей компанию. Ни барон, ни Сидония не были настолько бездушны, чтобы напомнить Филиппине, что благородной даме не место у постели слуги. Наоборот, они находили ее поведение естественным. Тем более что у девушки уже имелся опыт ухода за ранеными…

До свадьбы Альгонды и Матье оставалось уже меньше недели. Жерсанда отказалась перенести праздник на более позднюю дату. Все в замке ждали, когда опустеет кожаная фляжка и юноша откроет оставшийся целым глаз.

Наконец этот день настал. Влив часом ранее ему в рот последнюю каплю снадобья, Альгонда ждала, заламывая руки. Она очень устала, так как три ночи подряд не спала. Жерсанда не раз предлагала посидеть у постели раненого вместо нее, но дочь не соглашалась. Альгонда запретила себе расслабляться. От кровати Матье она отходила только чтобы справить естественную надобность.

Пожатие пальцев… Дрожь в руке. Сердце Альгонды замерло.

— Пить… — было первое слово, произнесенное ее суженым.

Филиппина схватила другую фляжку, с чистой водой, и протянула Альгонде, а потом на цыпочках вышла. Этот момент должен принадлежать только им двоим. Она не хотела им мешать. Еще она настояла, чтобы Матье оставался в Сассенаже, когда они уедут в Бати. О том же просил господина и мэтр-хлебодар, и барон прислушался к их доводам. Покалеченному Матье придется забыть о воинской службе. Он снова станет помогать отцу. Учитывая все обстоятельства, Жак посоветовал Филиппине оставить здесь и Альгонду. Хватало девушек, которые были бы счастливы ее заменить. Филиппина попыталась заставить себя проявить сострадание и любовь к ближнему, однако мысль о расставании с Альгондой была настолько невыносима, что она отказалась от этой задумки. И очень на себя за это разозлилась. Она надеялась, что придет время и молитва поможет ей обрести силы, которых она пока в себе не находила, и она оставит Альгонду и Матье в покое, согласится с тем, что они должны быть вместе.

— Пить! — повторил Матье и сразу же почувствовал у губ горлышко фляжки.

Он сделал несколько жадных глотков. Альгонда поддерживала ему голову. Когда же Матье захотел оттолкнуть флягу правой рукой, чтобы показать, что жажда утолена, он почувствовал на ней повязку. От удивления он открыл глаза и увидел над собой лицо Альгонды. К нему моментально вернулась память. Вне всяких сомнений, еще и потому, что смотреть он мог только одним глазом.

— Ястреб… Это правда случилось со мной?

Она кивнула и хотела было поцеловать его в губы, но он отвернулся.

— Я хочу на себя посмотреть.

— Может, не надо, Матье?

— Принеси мне зеркало. Прошу тебя, Альгонда.

Она нехотя встала. Сегодня или завтра, какая разница?

Выйдя из дома, примыкающего к пекарне, она прищурилась — солнце стояло в зените. Вытирая свои большие руки о передник, подбежал Жан.

— Он проснулся, — сказала девушка.

Хлебодар окликнул младшего Сына, который замер у печи, глядя на них. Они вошли в дом. Все трое, мэтр-хлебодар, его жена и младший сын, с того дня, как с Матье случилось несчастье, ночью спали в комнате, где находился раненый, за занавеской. Альгонда же сидела у его постели. Даже не взглянув на ястреба, которого она сама приговорила к смерти, девушка поспешила в донжон. На вопросы тех, кого она встречала по пути и кто, как и она сама, считал отмеренные знахаркой дни, Альгонда отвечала: Матье пришел в себя.

Когда она вернулась, Матье сидел на постели. Повязку с руки он успел снять. Тяжелое молчание повисло в комнате. Он сам, его отец и брат рассматривали рану. Кожа срослась, стянутая нитками, — знахарка зашила рану. Шрам был не очень большой, но, как она и предсказывала, пальцы не слушались. Хлебодар отодвинулся, давая место Альгонде.

Девушка начала очень осторожно снимать повязку с головы. Ей тоже нужно было знать. Когда открылись отечный глаз под опухшей надбровной дугой и нитки, которыми было подшито веко во внешнем уголке глаза, она сцепила зубы. И постаралась, чтобы руки не дрожали, когда она передавала Матье зеркало, так, чтобы сначала он увидел левый глаз.

Матье долго молча смотрел на свое отражение.

— Этого ястреба убили, Матье. Он гниет у нашей двери, и я плюю на него каждое утро, — сказал младший сын хлебодара.

Матье поднял голову и вдруг, вопреки ожиданию, расхохотался. Можно было ждать рыданий, криков, но хохот…

Увидев ваши траурные лица, я решил было, что весь искалечен. А это всего лишь шрам! — весело сказал он, кладя зеркало на одеяло.

Они не стали его переубеждать. Тем более что он встал, потягиваясь, словно и не чувствовал никакого недомогания.

— Я голоден как волк. И думаю, у мэтра Жаниса есть чем меня побаловать.

— Разреши, я перевяжу рану…

Правой рукой, пальцы которой не слушались, превозмогая боль, Матье притянул невесту к себе.

— Не надо. Я прекрасно себя чувствую. Спорим, все ждут, когда я выйду? Так пусть порадуются! Свежий воздух прекрасно подсушивает раны. Пойдем посмотрим на эту свирепую птицу, — добавил он, погладив брата по голове.

— Ты тоже на него плюнешь?

— По правде говоря, мне больше хочется на него пописать. А то я скоро лопну. Черт подери, Альгонда, это же сколько дней я тебя не целовал?

— Три дня, — ответил хлебодар, которому, как и девушке, не нравилась эта веселость.

Они оба слишком хорошо его знали, чтобы понять: под маской веселья гордый юноша скрывает отчаяние.