Мэри Герберт - Темная лошадь

Внезапно Медб поднял руку и направил ее на огромные бронзовые ворота крепости. Синее пламя вырвалось из его пальцев. Оно ударило в ворота, рассыпавшись сверкающей вспышкой, опалило края бронзовых створок и обожгло каменный свод. Древние колдовские камеры на входе какое-то время держались, потом под давлением ужасной силы рассыпались, и ворота рухнули на землю.

Люди кланов в ужасе смотрели, как пыль медленно оседает вокруг разрушенных ворот.

— Один час! — воскликнул Медб. — Потом Этлон умрет.

Он уничтожил пламя вокруг вер-тэйна и подождал, пока вилфлайинги вкопают столб и подвесят Этлона за руки. Затем Медб развернул лошадь и направился к своей армии.

Габрия следила за Этлоном. Оттуда, где она стояла на парапете, она не могла видеть его лица, а только подвешенное на столбе тело. Она почувствовала какое-то движение позади себя и, обернувшись, увидела Сэврика, глядящего на сына. Руки вождя с такой силой вцепились в края каменной кладки, как будто он хотел проломить парапет.

— Ты собираешься что-нибудь предпринять, чтобы спасти его? — спросила Габрия, хотя уже знала, каким будет ответ.

Вождь тряхнул головой, даже не глядя на нее:

— Мы ничего не можем сделать. Медб не освободит его, а я не принесу в жертву кланы.

Девушка понимающе кивнула. Она молча спустилась с парапета и пошла по дороге в сторону дворца. Нэра ожидала Габрию во дворе и подошла к ней, когда та уселась на край фонтана.

Долгое время Габрия не обращала внимания на проходящих мимо людей и разглядывала кобылу, терпеливо ожидающую рядом с ней. Великолепные хуннули, думала Габрия, они так же умны, как люди, являются телепатами, не поддаются колдовскому воздействию, быстрее и умнее любого другого существа и полностью преданы тем немногим из людей, которые оказались достаточно счастливыми, чтобы завоевать их дружбу. Они являются магическими созданиями.

Все, что Габрия узнала за свою жизнь, учило ее отвергать магию в любой форме, и все же кланы не отвергли хуннули. Габрия начала понимать, какую, значительную часть жизни кланов все еще составляет магия. Магия была скрыта под различными именами, но эта сила была повсюду. Она сквозила в традициях и ритуалах жрецов и жриц; она охранялась Нарушившими клятву; о ней пели барды; она олицетворялась в хуннули; и талант владения магией все еще передавался из поколения в поколение.

И все же кланы в своем страхе и неприятии смотрели невидящими глазами на эти силы внутри себя. Даже спустя двести лет предубеждение не позволяло им увидеть правду. Магия не была ужасной, развращающей силой. Она была просто силой, которая существует, силой, которая могла превратиться во что-то такое доброе, или такое ужасное, как захочет ее владелец. Первый раз в своей жизни Габрия поняла, как глупы были люди вокруг нее, не желая замечать магии.

Тут Нэра повернула голову и навострила уши. Габрия проследила за ее взглядом и увидела Кантрелла, осторожно спускающегося по ступеням дворца. Он держал узел подмышкой.

Нэра заржала, и бард окликнул:

— Габрэн, ты там?

Габрия подбежала к нему и взяла его за руку.

— Пойдем, — сказал он, — пройдись со мной немного.

Они медленно прохаживались вокруг двора, подальше от ушей случайных слушателей. Хуннули держалась вплотную за ними.

Наконец Габрия заговорила:

— Неужели кланы никогда не научатся принимать магию за то, что она есть на самом деле?

— Нет, пока будет жив Медб, — ответил Кантрелл.

Она вздохнула:

— Тогда, может быть, им нужно показать магию как что-то положительное.

Бард крепко сжал руку Габрии:

— Я слышал ультиматум Медба. Осталось мало времени.

Они снова подошли к фасаду дворца, и Габрия остановилась. Она знала, что должна сделать, чтобы освободить Этлона и спасти кланы — столкновение с Медбом стояло в конце ее пути с того дня, когда она покинула Корин Трелд. Но сама мысль об этой битве пугала ее. Она не могла служить противником лорду Медбу, и она знала, к каким последствиям приведет ее проигрыш. К сожалению, других возможностей не было.

Кантрелл протянул узел, который он держал:

— Я думаю, тебе это может понадобиться.

Она развернула его и нашла свой алый плащ с брошью в виде лютика и длинную, бледно-зеленую тунику.

— Эта туника самое близкое, что я мог найти, к белому цвету, — пошутил бард со слабой улыбкой. Он быстро обнял ее. — Боги на твоей стороне, Габрия. — Он отвернулся и ушел от нее.

Габрия запустила свои пальцы в гриву Нэры, и они пошли обратно по дороге к главным воротам. Позади разрушенной стены Габрия скинула свою одежду. Тряпки, которые стягивали ее грудь, грязная туника и плащ Хулинина были отброшены прочь, хотя она и колебалась, снимая золотой плащ. Она оставила только свою кожаную шляпу, башмаки и штаны. Она засунула кинжал отца в башмак, затем через голову натянула зеленую тунику и подвязала ее своим шарфом. Она подумала было использовать свою силу, чтобы изменить цвет туники на белый, но оставила свое намерение. Пришло время обладателям магии носить другой цвет. Габрия накинула на плечо свой красный плащ и вздохнула с облегчением. Никогда больше она не будет играть роль мальчика. Скоро кланы точно узнают, что она собой представляет.

Габрия медленно перевела дыхание и открыла сумку волшебницы. Длинный, тонкий, как игла, алмазный осколок упал, поблескивая, ей в руки. Габрия, пораженная, смотрела на него. Волшебница сказала ей, что эта вещь является знаком истинного обладателя магии, но она не сказала, что полагалось Габрии делать с ней.

— Тебе нужен помощник, чтобы помочь выполнить обряд, — произнес кто-то позади нее.

Габрия едва не выскочила из своей шкуры. Нэра фыркнула, но это скорее звучало как согласие, чем как предупреждение.

Сет обошел стену и присоединился к ней:

— Это очень трудно — вставлять осколок одному.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

— Люди моего культа хранили знания обладателей магии многие годы в надежде, что они могут кому-нибудь понадобиться.

— Но как ты нашел меня?

Он изогнул бровь:

— Я следовал за тобой.

Габрия долго изучала его, прежде чем отдать ему алмаз. Сет взял его в руки и вытянул их ладонями вверх. Его обветренное лицо было непроницаемо. Он произносил слова древнего обряда так, будто всю свою жизнь каждый день произносил их, без колебаний или отвращения. Слова еще висели в воздухе, когда он поднял бриллиантовый осколок на солнце, чтобы захватить тепло и свет. Осколок заблестел в его руке. Затем мастерским движением, с проворством врача, он пронзил запястье Габрии и загнал осколок под кожу.