Дэниел Абрахам - Война среди осени

Образы, приходившие к нему, становились все тревожнее, все злее. Ему виделось, как отцы рыдают над мертвыми сыновьями, а сыновья на самом деле — мешки, набитые окровавленным зерном и дохлыми мышами. В следующем сне он долго искал среди тел, сваленных в усыпальнице, своего сына, надеясь, что тот еще жив, но снова и снова находил детей Оты. Потом ему снилось, что через город в глубину ведет подземный ход, и он спускается по нему все ниже и глубже, чем самые глубокие шахты, пока сам камень не превращался в живую, алую, кровоточащую плоть. Обычно он просыпался от крика. Откуда-то издалека мужской голос кричал ему, спрашивая, чей это ребенок. Чей ребенок?!

«И вот с таким воображением, — подумал Маати, глядя на одинокое пламя ночной свечи, — я собираюсь пленять андата. Все равно, что забивать гвозди куском тухлого мяса».

Ночная свеча истаяла на три самых мелких риски, когда Маати встал, натянул халат и вышел в широкие сводчатые галереи, лежащие под хайскими дворцами. В банях, по крайней мере, тепло. Если уж заснуть не удалось, он будет страдать с комфортом.

В залах оказалось на удивление много мужчин и женщин в дорогих одеяниях утхайема. Маати подумал, что этого стоило ожидать. Из Сетани приехали не только ремесленники и купцы. Этой зимой в подземных чертогах поселилось целых два двора. Значит, будет вдвое больше интриг и сплетен. Определить, кто с кем спит, станет в два раза труднее, и даже угроза смерти от гальтского меча не удержит придворных от вечного соперничества.

При виде Маати утхайемцы изображали позы уважения и приветствия, слуги и рабы выказывали ему смиреннейшее почтение. В груди волной поднималась ненависть к ним всем, но он старался не поддаваться этому чувству. В конце концов, они ведь не виноваты, что ему выпало их спасать. Спасать себя самого. И Лиат, и Найита, и Оту. Всех, кого он знал. Все города, которые когда-либо видел. Его мир и все, что в нем было.

Гальты — вот кто заслужил его возмездие. И они получат его сполна, Маати готов был поклясться в этом всеми богами. Погибнут урожаи, мужчины и женщины останутся бесплодными, пока не отстроят все, что разрушили, пока не вернут все, что украли. Осталось только придумать, как лучше выразить изъятие.

Погрузившись в размышления, он шел и шел по сумрачным галереям, пересекал огромные залы. Наконец воздух стал теплее и гуще, запахло паром. Всеми помыслами Маати завладело предчувствие горячей ванны.

На мужской половине он стряхнул с себя одежды и снял башмаки. Слуга поднес ему пиалу чистой холодной воды. Маати осушил ее всю, чтобы как следует пропотеть. Войдя в купальню, он поежился от жара. Над водой поднимался густой пар. Серую мглу наполняли голоса, обрывки разговоров, которые вели невидимые люди. Маати осторожно спустился по лесенке в бассейн и тяжело побрел сквозь воду к низкой скамье. По пути он вспомнил, что когда-то давно мысль о мужчинах и женщинах, которые появляются обнаженными в общих залах, рождала у него мысли о любовном трепете. Но правда, как всегда, оказалась намного прозаичнее.

Маати медленно опустился на деревянное сидение. Вода поднялась ему сначала до живота, потом до груди, затем теплые волны закачались у самых ключиц. Ноги наконец-то согрелись. Он прислонился спиной к теплому камню, вздохнул от удовольствия и твердо решил, что в конце пересядет туда, где погорячей. Если как следует прогреться, может, он даже донесет тепло до кровати.

На другом краю бассейна за туманом двое беседовали о поставках зерна и способах уничтожения крыс. Далеко, в самом горячем углу, кто-то кричал, оттуда доносился шумный плеск. Дети, понял Маати, и начал в подробностях обдумывать, как лучше переправить в подземелья библиотечные книги. Он так увлекся, что даже не заметил, что ребятня переместилась ближе.

— Дядя Маати?

Рядом с ним оказалась Эя. Девочка присела в воде так, чтобы защитить свою скромность. За спиной у нее резвилась стайка утхайемских отпрысков. Маати понял, что они почтительно держатся чуть в сторонке от дочери хая. Он изобразил жест приветствия, который вышел немного неуклюжим из-за того, что руки пришлось поднимать слишком высоко.

— Я сто лет не встречал тебя, Эя-кя. Где ты пропадала?

Она пожала плечами, и по воде пошла рябь.

— Столько новых людей из Сетани приехало! Даже другое семейство Радаани. А еще я с Лоей-тя училась лечить переломы. А еще мама-кя сказала, что ты занят, и мне нельзя тебя беспокоить.

— Тебе можно всегда. — Маати широко улыбнулся.

— У тебя там все получается?

— Не все. Слишком уж путаное дело. Правда, у нас еще есть время до весны.

— Плохо, если путаное. Лоя-тя говорит, что лечить хорошо, когда что-то одно болит. А вот если две или три вещи сразу, тогда приходится туго.

— Умный человек этот Лоя-тя.

Эя снова пожала плечами.

— Он слуга. А если ты не сможешь пленить Бессемянного, мы не одолеем гальтов?

— Твой отец уже справился с ними один раз. Он обязательно что-нибудь придумает.

— А вдруг нет?

— Может, и нет, — вздохнул Маати.

Эя кивнула, наморщив лоб, как делала всегда, когда принимала решение. Она заговорила снова, с серьезностью, которую странно было видеть в совсем еще юной девочке.

— Если мы все умрем, я хочу тебе сказать, что ты был очень хорошим отцом для Найита-тя. Я правда так думаю.

Маати чуть не поперхнулся от удивления, а потом понял. Она все знала. Его сердце наполнилось теплой печалью. Она знала, что Найит — сын Оты. Что Маати очень любит юношу и ему очень важно знать, что Найит его тоже любит. А хуже всего: это значило, что Маати на самом деле не был таким уж хорошим отцом.

— Спасибо, родная моя, — сказал он дрожащим голосом.

Она торопливо кивнула. Должно быть, смутилась из-за того, что осмелилась наконец выполнить задуманное. Один из ее друзей взвизгнул, ушел с головой под воду и тут же вынырнул, отфыркиваясь и тряся головой. Эя повернулась к ним.

— Оставьте его! — крикнула она и, повернувшись к Маати, изобразила позу извинения.

Он улыбнулся и махнул рукой. Грозно уперев руки в боки, Эя направилась к своей компании, точно распорядитель — к нерадивым рабочим. Улыбка Маати погасла.

Хороший отец. И такое услышал от дочери Оты! Может, пленение андата — и не самое сложное дело. Особенно если сравнить его с отношениями отцов и сыновей, любовников, матерей и дочек. Война. Сарайкет. Бессемянный. Все ложится одно к одному, как плитки на стене. Все связано. Неужели кто-то ждет, что он придумает выход, когда одну половину мира уже разрушили, а вторая половина еще прекрасна?

Лекарь сказал правду. Вылечить рану проще, если она одна. Но ведь хрупкие и сложные вещи не ломаются по частям. И тогда, поправляя одно, неизбежно нарушаешь другое. Маати слишком устал и запутался, чтобы понять, какое действие опаснее.