Марина Дяченко - Варан

Птица резко взяла вниз, внутренности Варана прыгнули к горлу. Он попытался каблуком дотянуться до рук стражника, вцепившихся в лестницу, но стражник извернулся и схватил Варана за щиколотку. Резко дернул; крылама потеряла равновесие и злобно закричала. Варан, держась за седло, пытался высвободиться, а стражник тянул и тянул, казалось, он всем весом повис не на лестнице, а на Варановой ноге. Крылама кричала не переставая: ей хотелось сбросить обоих и наконец-то обрести покой.

Земля неслась совсем близко. Варан, с трудом удерживаясь в седле, дал команду «вверх», в это время стражник опять рванул его ногу, и Варан выронил трость. Оба на секунду замерли, провожая трость глазами. Она упала посреди мельничного пруда…

Крылама окончательно потеряла управление и завертелась, пытаясь избавиться от обезумевших седоков. Стражник перестал дергать ногу Варана, а вместо этого полез в седло за его спиной; Варан попытался столкнуть его, но стражник снова вывернулся и схватил Варана за горло.

Мелькали, меняясь местами, небо и земля.

Кричала крылама.

Стало темно, потом Варан обнаружил себя висящим на лестнице, как до того стражник. Ветер нес его, приподнимал, ему казалось, что он умеет летать самостоятельно. Мгновенно вспомнилось: винт… Влажная туча… Облака до горизонта… Падение… Полет…

Подорожник, летящий сквозь тучи. «Ты врал мне — ты умеешь летать…»

Его полоснули по рукам чем-то острым — кажется, ножом.

Крылама отделилась от Варана и ушла в собственный полет. Варан видел, как она отлетает все дальше, поднимается все выше; ветер пытался нести его, но все время ронял. Варан падал без надежды развернуть над головой винт, без какой-либо надежды…

Он упал в воду.

Глава четвертая

Река не бывает такой прозрачной. Ил, тина, глинистая муть — вода в тех реках, где Варану доводилось нырять, была желтовато-коричневая, как мед, и замечательно пахла свежестью, травой и листьями, пресной водой. А эта вода ничем не пахла, зато была прозрачная, как в море. Варан видел дно, выложенное рябыми камушками. Видел стайки рыб — серых, когда они проплывали внизу, и серебристо-белых у поверхности. Падая, Варан потерял сознание, но вода с детских лет была добра к нему. Вода хотела, чтобы он жил.

Он позволил воде нести себя. Видел чистое дно с осколками глиняной посуды, с потерянными грузилами и крючками, с ямами и корягами, в которых запутались чьи-то сети. Порезы на его руках кровоточили, будто дымились мутными облачками, но в этой реке было так много чистой прозрачной воды, что даже вся Варанова кровь не смогла бы замутить ее.

Кажется, прошел почти час, прежде чем он понял, что задыхается. Вода лезла в рот и ноздри, забивала грудь, ею невозможно было дышать. Он рвался на поверхность, но поверхность отдалялась с каждым гребком. Тогда он закашлялся и проснулся.

Покачивался деревянный пол. Сверху, сквозь щели полотняного полога, светили звезды. Повозка не останавливалась ни днем, ни ночью, и так уже много дней…

Железная клетка, накрытая тканью, похожа была издали на кибитку вроде тех, в которых ездят комедианты. Во сне Варан много раз выбирался из клетки, взлетал на крыламе и видел сооружение именно так, издали, сверху: кибитка. Вот только вокруг едут не наряженные в пестрое жонглеры, а угрюмые вооруженные люди, при одном взгляде на которых у поселян сразу гаснет надежда на веселое представление…

Изловивший Варана стражник проявил смекалку и цепкость, достойные всяческого уважения: справившись каким-то образом с крыламой, не стал искать бродягу сам, а кинулся за подмогой к наместнику. Через несколько дней окрестности кишели солдатами, стражей, ополченцами, на поимку опасного беглеца поднято было все местное население. Варана взяли, когда он, обессиленный, грелся на солнышке в густой, но еще невысокой траве.

Он потерял счет времени и не знал, скоро ли столица. Он много спал; его не морили голодом и давали пить, угощали даже вином — но из клетки не выпускали даже для того, чтобы справить нужду. Конвоиры его боялись — и правильно делали; малейший просчет стражи, открытая дверца, рука, неосторожно просунутая сквозь прутья, — Варан сумел бы воспользоваться подарком…

Но они были очень осторожны и на редкость умны. Начальник конвоя — тот самый стражник, с которым Варан дрался на спине летящей крыламы, — собственноручно следил, чтобы в ткани, закрывавшей повозку по бокам, не было ни единой прорехи. Узник страдал бы от духоты, если бы не широкие щели в «крыше», сквозь них Варан мог видеть небо и звезды, сквозь них проникал воздух, наполненный острыми весенними запахами, сквозь них лился дождь, но Варан был рад и ему. Ухватившись за верхние прутья и подтянувшись, он мог видеть верхушки самых высоких деревьев; о том, что происходит вокруг, приходилось судить по доносящимся снаружи звукам.

Он слышал, как выехали на главный тракт, ведущий в столицу. Как нервно переговаривались конвоиры на подъезде к первому кордону. На их счастье, среди кордонной стражи оказался знакомый одного из конвоиров; наметившаяся было напряженность пошла на убыль. Приподняв полог, начальник стражи оглядел Варана и скептически заметил конвоирам:

— Уж возили таких-то не перевозили… Этот небось тоже не подойдет. Они там сами не знают, чего ищут, да.

Даже Варану за плотным пологом было слышно, как возмущенно засопел начальник конвоя. Вслух, правда, ничего не сказал.

Звук колес изменился — выехали на брусчатку. Через несколько минут Варан услышал улицы города — голоса людей и скотины, крики зазывал, смех, шорох и топот подошв; вверху, сквозь прорехи в полотняной «крыше», вдруг открылись «небесные кварталы» — Варан прищурился, вглядываясь в переплетение канатов, мачт и трапов, разглядел даже повозку на саможорках, медленно переползающую крутой и опасный участок улицы…

Он улыбнулся. Развалившийся было мир снова обретал стройность — он должен был вернуться в столицу, и он вернулся, завершая круг. Завершая жизнь…

Прошли второй кордон.

Варан вдруг вспомнил черноволосую женщину, для которой когда-то сам сложил очаг. Он не вспоминал ее много лет, а теперь, за час, может быть, до встречи с Подставкой, вдруг подумал о ней. Цела ли печь? Вспоминает ли женщина, теперь уже седая, о ком обещала помнить, разводя всякий раз огонь?

Дворец был ближе с каждым кварталом. Варан вспомнил вывернутые ноздри Подставки — и содрогнулся.

Местная стража воспринимала его как «еще одного бродягу» — но только до определенного момента. Не то кто-то из дворцового начальства оказался более осведомлен, не то сам Подставка дал приказ быть расторопнее — но после многочасового сидения в вонючих клетушках для временных узников Варана вдруг привели в просторное, едва ли не роскошное помещение, где дали возможность вымыться и даже выстирать одежду. Варан, прекрасно понимавший цену такой перемене, потребовал бритвенный прибор и впервые за много лет избавился от седой бороды: мысль о том, что он предстанет перед Императорским Столпом не грязным и заросшим, но чисто выбритым и свежим, не просто нравилась ему — восхищала.