Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева

– Он был другим, – ему легко давались откровения, потому что Дара хотела слушать. – И скоро снова изменится. Уже меняется.

– Мы на краю света почти, – её грусть разливалась в воздухе и имела очертания. Он мог бы положить её на ладонь и взвесить. – Здесь всё так разобщено, что вряд ли события, случившееся в Вахрунде быстро дойдут до разных городов Зеосса. Когда-нибудь, возможно. В песнях и легендах. Пока не станет сказкой. Вон, совсем как с Тинаем. Никто поверить не мог, что птица может превратиться в человека.

– Птица в человека – не такая уж и редкость, – возражал ей Геллан. – Мохнатки раньше оборачивались полностью в разных животных. Вспомни Сая, что остался в Груанском лесу. А финист не совсем птица. И Тинай не мохнатка.

– Что же с ним не так? – Дара готова слушать Геллана до бесконечности, и это греет ему душу.

– Эта легенда тянется корнями в мир Зеосса до войны, когда сила принадлежала не женщинам, как сейчас, а мужчинам. Огненных за особые преступления запечатывали в теле птицы. Говорили, что финист может снова стать человеком, если искупление превзойдёт грех. Война изменила мир. Финистов приручили огненные ведьмы. Использовали их для разного рода поручений и наказаний. И уже никто не вспоминал, что когда-то они были людьми. Считали, красивая сказка – не более. И вот – свершилось. Правда, человек ли Тинай – сложно сказать. Столетия в теле птицы. Мозг может не справиться с новой жизнью. А может, уже не справился.

– Пиррия считает по-другому, – кажется, Дара тоже, но не высказывает своих надежд вслух.

– Пусть, – соглашается он, – это никому не мешает. А любовь часто творит чудеса. Подождём.

– Ты что-то говорил о том, что мир меняется, – возвращается Дара к вопросу, который её волнует. – Пройдут столетия или тысячелетия, пока всё перевернётся с ног на голову?

– Нет, – улыбается он ей. – В этот раз всё случится гораздо быстрее. Вахрунд – сердце Зеосса. Отсюда расходятся энергетические потоки по всей тверди. Нет, наверное, ни одного уголка, куда бы не дошло эхо недавних событий. Несмотря на разобщённость и распри, подавление одних рас другими, мы единый организм, Дара. Можем чувствовать и видеть то, что угрожает нашей жизни. Думаю, многие уже знают и поняли.

– Знать и измениться – не одно и то же, – вздыхает она, – но я буду верить в лучшее. А пока… у нас есть свой путь, который нужно пройти до конца. Не знаю, что нас ждёт впереди, но хочу, чтобы больше никакие концов света не приключались, а только чудеса.

– Я тоже буду верить.

«В тебя. В твою веру. В то, что дорога подходит к концу, который будет счастливым. Иначе не стоит жить, если опускать руки и поддаваться отчаянью», – договаривает Геллан мысленно.

У них на сборы – два дня. И сложный выбор: кто продолжит путь. Но всё решится само собой. Так было всегда, потому что Обирайна никогда не дремлет. Заядлая картёжница, эта Обирайна. А ещё любительница сюрпризов: у неё в рукаве всегда припрятаны парочка неучтённых, но таких важных карт.

Дара

Иста готовила летающий аппарат с такой тщательностью и серьёзностью, словно ракету собиралась запускать в космос.

– Я усовершенствовала небоход. Он достался мне в плачевном состоянии, приходилось многое делать наугад, методом проб и ошибок. Небоход поднимается в воздух с помощью газа и энергетического кристалла. Были проблемы с управлением, и взлётом, пришлось повозиться, чтобы эта неповоротливая махина летела, как надо и приземлялась без проблем. Скажу откровенно: если бы не добровольные помощники, вряд ли бы я справилась.

– Нашлись те, кто не побоялся? – в глазах Иранны интерес. И я её понимаю. Оказывается, Зеосс сопротивляется всему новому или неизвестному. Люди не хотят использовать всякие удобные штуки, предпочитают магией шарахать.

– Мохнатки, – бросает на муйбу мимолётный взгляд Иста. – Они… не так зависимы от внешней магии и умеют быть благодарными. Я покупала их и давала свободу. За подобную цену они охотно участвовали в моих экспериментах. Как оказалось, всё не зря.

– Ничто не происходит просто так, – поддакивает Иранна и проводит ладонью по гладкому боку нашей надежды.

– Думаю, раньше небоход управлялся по-другому и мог находиться в воздухе недолго. Сейчас он будет лететь сколько нужно. Лишь бы хватило мощности энергетического кристалла, но об этом я позаботилась. К тому же, Остров Магов не так далеко, как кажется. Да и по воздуху до него добираться ближе, чем дорогами Зеосса. И потом нет нужды добираться морем. Искать корабль. Договариваться с прибрежной охраной. К магам просто так не попасть.

– Откуда ты всё это знаешь? – не удержавшись, спрашиваю Исту.

Сайна улыбается, как Джоконда, – загадочно. От нетерпения хочется встряхнуть её хорошенько. Никогда не умела терпеть.

– Пришлось однажды побывать там.

Больше из неё и слова не вытянешь – вижу по лицу, но и этого достаточно: она точно знает, что мы туда доберёмся. Это и успокаивает, и заставляет не задавать лишних вопросов.

Двое суток мы грузили вещи и провизию. Двое суток решали, кто поедет с нами. Все прямоходящие наотрез отказались оставаться в гостеприимном замке Исты.

– Нужно пройти путь до конца, – кратко изрекла Алеста. – Свернуть сейчас – значит предать, не исполнить предназначение.

И никто не осмелился спорить с ней. Алесте досталось в последние дни. Ренн сторонился людей, и ей стоило большого труда хоть иногда приближаться к нему. Он не гнал её, но часто прятался, чтобы пережить противоречия, что терзали его душу.

В последний день всё решилось само собой: в себя пришла Челия и очнулась Росса. Оставался всё в том же полубезумном состоянии Тинай, но Пиррия тоже не захотела остаться.

– Вместе, – изрекла она, нежно поправляя кудри Тинаю. – Самое правильное и единственное решение.

Она почти ни с кем не общалась. Сторонилась. Но та, прошлая Пиррия, и теперешняя не имели ничего общего между собой. Вернувшаяся сила не убрала шрамы с её лица и тела и не сделала её прежней заносчивой эгоистичной стервой.

– Я… хочу попросить прощения, Геллан, – сказала она вечером. – За всё. Вы все были добры со мной. Не стали считать обиды и стали семьёй. Приняли как есть и не оттолкнули. Не сдали в приют.

– У тебя есть семья, Пиррия, – Геллан говорит это так, что хочется расплакаться. Он умеет – проникновенно заглядывать в самую глубину души.

– Знаю, – прячет бывшая сайна глаза. – Стыдно. Страшусь показаться им на глаза. Наворотила дел…

– Они любят тебя. А остальное… нужно пережить. Как позор, из-за которого не умирают, а становятся сильнее. Признать свои ошибки – тоже сила. И за это не судят. Жители Верхолётной долины добры. А твой замок стоит одинокий. Своими делами и помощью ты сможешь загладить вину и снискать уважение.

– Я подумаю, – Пиррия всё так же не поднимает глаза. – Очень сложный шаг. К тому же, у меня сейчас Тинай. Я ни за что не брошу его. Он сейчас птица в теле человека. Возможно, нам понадобится нечто большее, чем горный воздух и пустынный замок сайны. Тем более, что я не хочу быть сайной. Я бы стала муйбой, если б сумела или доросла.

И ещё одно событие случилось вечером, накануне полёта. Айбин принял свою истинную ипостась. Это переполошило всех обитателей замка. На него смотрели с опаской и ужасом. Но никто не посмел кинуть камень или заклеймить словом. Он стоял рядом с ними. Там, у пропасти, мы все стояли плечом к плечу. Чувствовали себя единым целым. И тогда никто не возразил против помощи мохнаток или деревунов, кровочмаков или Челии.

Разные, разобщённые, сломленные мракобесием, погрязшие в унижении, сейчас люди учились смотреть друг на друга иными глазами.

– Я больше не буду прятаться, – заявил Айбин.

Его боялись. От него шарахались. Но я видела, видела, как прорывалось сквозь негативные эмоции восхищение. Трудно отвести глаза, когда перед тобой неимоверно красивый и притягательный кровочмак.

Не знаю, какие чувства клубились внутри моих сотоварищей, а я волновалась. Шутка ли: допотопный какой-то небоход, от которого не знаешь, чего ждать.