Гай Кей - Львы Аль-Рассана

— Бездельник. Ты же знаешь, что говорит Иберо насчет любопытства, — загадочно произнес Диего из своей соломенной пещеры.

Его брат оглянулся в поисках подходящего предмета для броска. Иберо, привыкший к подобному, взглядом остановил его.

— Значит, он может мне грубить? — спросил Фернан священника обиженным тоном. — Он пользуется вашим авторитетом, для того чтобы вести себя невежливо со старшим братом. И вы ему позволяете? Разве это не делает вас его сообщником?

— Что в этом невежливого? — спросил невидимый Диего приглушенным соломой голосом. — Разве я должен отвечать на каждый вопрос, который придет в его пустую голову, Иберо?

Тщедушный священник вздохнул. Ему становилось все труднее справляться с двумя его подопечными. Они не только нетерпеливы и часто безрассудны, но также пугающе умны.

— Я думаю, — ответил он, благоразумно избегая ответа на оба вопроса, — что ваш обмен колкостями означает конец нашего отдыха. Вернемся к проблеме мер и весов?

Фернан ужасно сморщил лицо, притворяясь, что задыхается, а потом зарылся в солому с головой в знак открытого протеста. Иберо протянул руку и нашел под соломой его ногу. Фернан издал вопль и вынырнул на поверхность.

— Мер и весов, — повторил священник. — Если вы не будете как следует заниматься здесь, нам просто придется спуститься вниз и сообщить вашей матери, что получается, когда я проявляю снисхождение к вашим просьбам.

Фернан быстро сел. Некоторые угрозы до сих пор действуют. Иногда.

— Он где-то восточнее Рагозы, — сказал Диего. — Там идет какой-то бой.

Иберо и Фернан быстро переглянулись. Проблема мер и весов была на данный момент забыта.

— Что означает «где-то»? — спросил Фернан. Теперь его голос прозвучал резко. — Давай, Диего, уточни.

— Возле какого-то города на востоке. В долине.

Фернан с надеждой взглянул на Иберо. Солома по другую сторону от священника рассыпалась и открыла взорам моргающего тринадцатилетнего мальчика. Диего начал стряхивать соломинки с волос и шеи.

Иберо был учителем. Он ничего не мог с собой поделать.

— Ну, он дает нам подсказку. Как называется город к востоку от Рагозы? Вы оба должны это знать.

Братья переглянулись.

— Ронисса? — высказал догадку Фернан.

— Это на юге, — сказал Иберо, качая головой. — И на какой она реке?

— Ларриос. Брось, Иберо, это серьезно! — Фернан умел казаться старше своих лет, когда обсуждались военные дела.

Но Иберо не спасовал.

— Конечно, серьезно. Какой командир полагается на помощь священника в вопросах географии? Твой отец знает название, величину и окрестности любого города на полуострове.

— Это Фибас, — внезапно сказал Диего. — Ниже перевала на Фериерес. Но я не знаю этой долины. Она к северо-западу от города. — Он сделал паузу и снова отвел глаза. Они ждали.

— Папа кого-то убил, — сказал Диего. — Мне кажется, бой идет к концу.

Иберо проглотил слюну. Трудно с этим ребенком. Трудно, почти невозможно. Он пристально посмотрел на Диего. Мальчик выглядел спокойным, немного рассеянным, но по его лицу невозможно было сказать, что он воспринимает события на таком невообразимо огромном расстоянии. И Иберо не сомневался — после стольких доказательств, — что Диего говорит им правду.

А вот спокойствие Фернана испарилось. Его серые глаза засверкали, он вскочил на ноги.

— Готов поставить что угодно, это имеет отношение к Халонье, — сказал он. — Они собирались послать отряд за данью, помните?

— Ваш отец не станет нападать на других джадитов ради неверных, — быстро возразил Иберо.

— Еще как станет! Он ведь наемник, ему платит Рагоза. Он обещал только, что не придет с чужим войском в Вальедо, помните? — Фернан перевел уверенный взгляд с Иберо на Диего. Теперь он весь горел, словно заряженный энергией.

И в задачу Иберо — наставника, учителя, духовного советника — входило как-то контролировать и направлять эту силу. Он посмотрел на двух мальчиков — один из них горел лихорадочным возбуждением, второй казался слегка отрешенным, отчасти находящимся где-то в другом месте, — и снова сдался.

— От вас обоих больше не будет никакого толку сегодня утром, это я вижу. — Он загадочно покачал головой. — Очень хорошо, вы свободны. — Фернан издал вопль, снова превратившись из будущего командира в ребенка. Диего поспешно встал. Бывали случаи, когда Иберо менял свои намерения.

— Одно условие, — сурово прибавил священник. — Сегодня после полудня вы займетесь в библиотеке картами. Завтра утром я заставлю вас назвать мне города Аль-Рассана. Крупные и мелкие. Это важно. Я хочу, чтобы вы их знали. Вы — наследники своего отца. Его гордость.

— Договорились, — ответил Фернан. Диего только улыбнулся.

— Тогда идите, — сказал Иберо. И смотрел, как братья бросились мимо него и вниз по приставной лестнице. Он невольно улыбнулся. Они были хорошими мальчиками, оба, а он — добрым человеком.

Но еще он был очень набожным и вдумчивым.

Он знал — а кто в Вальедо теперь уже не знал? — о священной войне, которая начнется этой весной из Батиары, об армаде кораблей, которая отправится в восточные земли неверных. Он знал, что в Эстерене, в качестве гостя короля и королевы, находится один из верховных клириков Фериереса, который прибыл, чтобы проповедовать войну трех королевств Эспераньи против Аль-Рассана. Чтобы снова отвоевать его. Неужели это действительно произойдет теперь, во время их жизни, через столько столетий?

Это будет война, которой каждый истинно верующий человек на полуострове должен оказать поддержку всеми своими силами. И в гораздо большей степени это касается служителей святого Джада.

Сидя в одиночестве на сеновале, слушая, как жалобно мычат внизу дойные коровы, Иберо, священник ранчо Бельмонте, начал трудную борьбу в своей душе. Он прожил в этой семье большую часть своей жизни. Он уже давно и горячо любил их всех.

Он также всем сердцем любил и боялся своего бога.

Он долго сидел там в задумчивости, но когда в конце концов спустился по лестнице, лицо его было спокойным, а поступь твердой.

Он прошел прямо в свою комнату рядом с часовней, взял пергамент, перо и чернила и старательно составил письмо верховному клирику Жиро де Шервалю, живущему в королевском дворце в Эстерене. Он писал во имя Джада и смиренно излагал некоторые необычные обстоятельства, как он их понимал.

— Когда я сплю, — сказал Абир ибн Тариф, — я испытываю ощущение, будто у меня есть нога. Во сне я кладу руку на колено и просыпаюсь, потому что его там нет. — Он просто сообщал, не жаловался. Он был не из тех, кто жалуется.