Орсон Кард - Хроники Вортинга

Милосердие родился первым, Юстиция, его сестра, последовала сразу за ним. Мать узнала их еще в утробе — эти имена идеально подходили их характерам. Милосердие не мог выносить вида страданий, тогда как Юстиция же была тверже его и всегда настаивала на справедливости и честном отношении, независимо от цены.

Имя Юстиция было не просто красивым сочетанием букв — это была тропа, которая провела ее через страшные детские годы. Стоило ей только научиться кое-как держаться на ножках и несвязно лопотать что-то, как она начала проникать в воспоминания окружающих ее людей, или эти воспоминания навязывались ей против ее воли. Она узнала отца, мать и тысячу других личностей, обитавших внутри их разумов, все прочие "я", поселившиеся там; к ней перешла память о всех событиях их жизни, которые стоило запомнить. Каждый раз Юстиции приходилось заново отыскивать в этом хаосе дорогу к себе, ей приходилось постоянно помнить о том, кто она такая и какие воспоминания принадлежат ей одной. Сама она была еще совсем малышкой, жизнь только-только началась для нее, поэтому, естественно, она часто терялась. В этот мир ее возвращала неизменная тяга к справедливости, к природному равновесию — она обязана была следить за тем, чтобы праведные поступки награждались, а все отвратительное — наказывалось.

В детстве она мечтала о том, что когда-нибудь станет такой, каким был ее сострадательный брат по имени Милосердие. В чем-то они походили друг на друга — незаслуженные страдания были ненавистны им обоим. Только Милосердие, как правило, принимал все беды на себя, излечивая таким образом страдающего, тогда как Юстиция всегда стремилась найти причину страданий и выкорчевать ее с корнем. Она должна была знать, что, почему и как. Учителей она доводила вопросами до белого каления. Милосердие проявил способности к Присмотру еще в раннем возрасте, поскольку остро чувствовал людскую боль, и быстро научился исцелять. Юстиция, напротив, никак не желала приниматься за то, что считалось делом всей жизни. Как-то раз учитель спросил ее:

«А что, если окажется, что ты не можешь Присматривать? Есть много других занятий, не менее важных и ответственных, ты должна выбрать себе что-то другое».

«Я буду Присматривать, — мысленно ответила Юстиция, — потому что Милосердие занимается этим».

Но пора детских игр давно миновала, а она по-прежнему не была готова к Присмотру. Большую часть своей юности она провела в садах Школы, качаясь на ветках и истязая себя всяческими упражнениями, которые так легко давались Милосердию и которые ей казались сущим наказанием. Она старалась как можно чаще проникать в его разум, пытаясь выяснить, как это у него получается. Ее брат чувствовал любое страдание и тут же принимал его на себя, в мгновение ока находил проявившуюся боль, исцеляя ее. Однако ничего особенного в его разуме она так и не обнаружила. В конце концов она поняла, в чем дело: Милосердие ко всем, даже к незнакомым людям, относился с искренней любовью и заботился скорее о счастье окружающих, нежели о своем собственном. Юстиция же не любила никого, но зато умела оценивать человека по его суждениям о том, что есть хорошо, а что — плохо. Немногие могли выдержать этот строгий суд, а потому любовь Юстиции было не так легко завоевать. Пытаясь Присматривать, она противоречила собственным принципам. Ей исполнилось двадцать, когда она наконец окончила Школу и перешла в Озера.

К тому времени все ее школьные друзья и подруги уже несколько лет Присматривали за различными мирами, а Милосердие даже достиг уровня мастера — треть дня он мог в одиночку Присматривать за целой планетой. Но Юстиция не винила себя за подобную медлительность. Она относилась к своим успехам справедливо, ибо знала, что научилась тому, для чего никогда не предназначалась, а следовательно, по сравнению с остальными она заплатила значительно большую цену.

С испытанием она справилась легко и на следующий день впервые в жизни направилась к Озерам одна. Сегодня ей поручено Присматривать. Придя в Сады, она сбросила одежды и, закутавшись в вуаль ветерка, отправилась на поиски свободного Озера. Ступив в мелкую воду, она осторожно опустилась на колени и легла на живот, прижавшись лицом к усеивающей дно гладкой гальке. Пальцы ног, живот, грудь и лицо находились в холодной воде, тогда как пятки, зад, спину и уши обдувал свежий бриз, разбросавший пух деревьев по поверхности Озера. Она не дышала, но это нисколько не мешало ей — в детстве она долгими часами висела вниз головой на ветке дерева, учась отстраняться от собственного тела и посылать разум в межзвездные скитания.

Поскольку она была еще новенькой, ей разрешили Присматривать всего за одной деревенькой, расположенной на примитивном мирке, который еще не знал электричества и пока что не открыл действия пара. Деревня та находилась рядом с рекой, посреди нее стояла гостиница, хозяин которой исполнял заодно обязанности кузнеца — настолько крошечным было селение.

Она пришла в деревню за час до рассвета; все еще спали, поэтому пока что она не могла взглянуть на планету глазами ее жителей. От безделья она принялась изучать течения жизни — тусклую ауру, исходящую от безмятежных и глупых деревьев, яростную энергию ночных пташек и зверушек, рыскающих в поисках воды или соли. В этот час ей показалось, что Присматривать будет весело.

В деревне от голода проснулся первый младенец — и вдруг она почувствовала на плече чью-то руку. Это был Милосердие, она сразу узнала его. Она не подняла голову из Озера, ибо Наблюдатель не должен отвлекаться. Его пальцы мягко пробежались по ее спине, как бы говоря: "Это жизнь, ты теперь ожидав Ей не требовалось отвечать, чтобы показать, что она расслышала его слова. Но это было не все, что он хотел сказать ей. Конечно, он не мог общаться с ней мысленно — ее разум был закрыт от любых мыслей извне, кроме тех, что исходили из деревни, за которой она Присматривала, — поэтому он обратился к ней словами, вслух. Она с трудом узнала голос, или, может, это вода так изменила все звуки.

— Люди говорят, что Юстиция умна и красива, она несет в себе справедливость. А еще говорят, что моя сестра — мрачная и ужасная девушка, ибо она может уживаться с правдой.

Его дыхание холодом обдало ее щеку, а от слов его по спине пробежали мурашки. Она не смела оставить деревню, чтобы заглянуть к нему в разум. Но в прозвучавших фразах сквозила какая-то обреченность, и она внезапно испугалась. Он как будто прощался, и она никак не могла понять почему.

Или это очередное испытание? Может быть, всех новичков-Наблюдателей проверяют таким образом? Может, всем в первый день близкие должны сказать какие-нибудь пугающие слова? "Если это испытание, я с честью выдержу его;». Она не подняла лица из воды, продолжая Присматривать за деревней, и Милосердие ушел.