Далия Трускиновская - Несусветный эскадрон

– Уж года полтора, как появились в Риге эти самые красильни для ситца и для сукна. Единственное, что нас, лавочников, привлекает в них, – дешевизна, – признался господин Швабе. – Но ситец – он и с кривым узором все тот же ситец. А что прикажете делать с мылом и табаком местного производства? Травить ими тараканов?

Мач слушал этот экономический разговор и поглядывал в окошко лавки сквозь выставленные картонки с кружевами, ленточками, платочками и прочей девичьей роскошью. Господин Бротце заметил, что парень сильно беспокоится.

– Не позволит ли господин Швабе пройти сквозь лавку? – спросил он. – Нам никак не пробиться через толпу.

– Опять телега застряла? – сообразил лавочник. – Ну, разумеется.

Он окинул Мача взглядом.

– Такого у вас еще не было? – спросил господин Швабе, проведя пальцем по узору на вороте его расстегнутого кафтанчика. – Право, стоило бы нашим мануфактурщикам штамповать ситец с этими простонародными узорами. Его бы хоть латышские девицы покупали.

– Такого еще не было, – отвечал странный старичок, проведя, в свою очередь, пальцем по узору на вороте рубахи. – Да и откуда? Весьма благодарен господину Швабе, а с супругой я поговорю. Не все ли равно, каков узор на детских платьицах, коли они и года не прослужат?

Лавочник с поклоном провел старичка и Мача на задний двор, порядком захламленный, где и простился.

– Неисповедимы пути прогресса! – загадочно сказал господин Бротце, направляясь к калитке. – Думал ли Бонапарт, что высокая пошлина в России на привозные из Франции товары станет способствовать расцвету рижской промышленности? Как молодой человек полагает?

– Как господину будет угодно, – ничего не поняв, отвечал Мач.

Ему все это дело вовсе не нравилось. В узоры на кафтане и рубахе были вплетены знаки, дающие силу и охраняющие от наваждений, хотя как раз наваждения-то парня и допекали, вспомнить хоть огненный шар в лесу… Зачем бы старичку вдруг они понадобились? Для какого такого колдовства? Не бродит ли старичок по городу в поисках простофиль?..

Вот такие мысли вдруг взбаламутили парня. И все же, оказавшись в грязном и, видимо, оттого довольно пустом переулке Мач вздохнул с облегчением.

– Пусть молодой человек ступает осторожно! – прикрикнул на него старичок.

Мач поглядел под ноги – и ужаснулся. Здесь следовало ступать по-журавлиному, очень осторожно выбирая чистое местечко.

Старичок уверенно просеменил переулком, вывел парня на улицу, потом опять, спрямляя дорогу, шмыгнул в переулок. Мач приотстал – конечно, преогромное старичку спасибо, но доверия он уже не внушает. Господин Бротце обернулся.

– Дам двугривенный, – лаконично сказал он и поспешил дальше.

Двугривенный был бы очень кстати. Мач последовал за ним – и был введен в скромный домик, был препровожден на второй этаж, причем краснощекая свирепая служанка напустилась на него с приказом вытереть ноги о лоскутный половик.

– Успокойся, Лизхен, в комнаты я его не пущу, – сказал старичок. – Не дальше приемной.

Приемная оказалась крошечной, с большим книжным шкафом, со старинной конторкой, со столиком на птичьих каких-то ножках, и все это было завалено раскрытыми книгами. Старичок быстро расчистил место на конторке, взял из высокой стопы чистый лист бумаги и поставил Мача к окну.

– Пусть молодой человек постоит немного, не шевелясь! – строго сказал старичок, и Мач понял, что напрасно сюда заявился. – Он может вертеть головой, как ему угодно, но руки и ноги пусть будут неподвижны. Его лицо меня не интересует. А его костюм очень любопытен.

– Мой… костюм?.. – удивился Мач, оглядывая себе руки, а потом и ноги. – Где это у меня костюм?

– Его наряд, его одежда, – объяснил старичок. – Мне это необходимо для моей коллекции.

Новое слово встревожило парня – впрочем, он видел, что старичок не собирается его раздевать. А если бы и собрался – Мач бы не дался.

– А вы кто, сударь? – нерешительно спросил Мач. И давно пора было спросить!

– Я – эрудит! – гордо отвечал старичок. – Я – один из последних подлинных эрудитов!

Мач слыхал, что в Риге ремесленники состоят в цехах и гордятся этим. Вот хотя бы тот вязальщик пеньки… Но что за ремесло «эрудит» – он и понятия не имел. И честно в этом признался.

– Наше дело – собирать исторические источники, обрабатывать их, сравнивать, издавать… – тут старичок замолчал и стал сердито черкать карандашом по бумаге, что-то у него там получалось не так, как было задумано. А Мач снова поразился диковинным затеям рижских господ. Собирать деньги – это было бы понятно, даже собирание выдающихся охотничьих собак было известно Мачу, слыхал он и про чудаков, собирающих книги. Но как можно собирать источники – он взять в толк не мог.

– Допустим, я бы не встретил молодого человека сегодня, – сказал странный старичок. – И не зарисовал бы его кафтан. И он бы сносил его… стой спокойно, молодой человек!

Мач, потянувшийся было взглянуть на бумагу, с перепугу принял заданную позу и окаменел. Таким властным оказался голос хрупкого старичка.

– В том и задача истинных эрудитов, – продолжал рисовальщик. – На днях я встретил на улице крестьянку из-под Вольмара в замечательном покрывале. Я уговаривал ее позировать, но глупая баба решила, будто я предлагаю ей нечто непотребное! А молодой человек пусть посмотрит на меня и скажет сам – может ли в мои годы быть допущено непотребство!

– Не может! – радостно отрапортовал Мач.

– Да и при моей должности? Я, было бы молодому человеку известно, почти что ректор Императорского лицея… точнее, исполняю обязанности оного ректора. А бестолковая баба замахнулась на меня корзиной. И таковое случалось неоднократно. Многие почему-то считают, что их изображение мне потребно для колдовства.

Мач забеспокоился – это смахивало-таки на правду. Он вытянул шею. Тут старичок как раз настолько увлекся рисунком, что перестал таращиться на своего натурщика. Мач сделал шаг вперед, нагнулся над листом – и что-то молниеносно треснуло его по лбу. Было не больно, зато ошеломительно. Глаза сами с перепугу закрылись, парень замотал головой. А когда открыл глаза – увидел в руке у старичка длинную линейку.

– Я всегда говорил, что нужно уходить с учительской должности, когда более не хватает терпения выносить легкомыслие молодежи, – нравоучительно буркнул старичок. – А мое терпение, молодой человек, давно уж на исходе. Нужно было мне все-таки набраться мужества, настоять на своем и уйти в священники. Ибо старый священник не так вреден, как старый учитель…

Мача успокоили две вещи. Во-первых, старичок оказался учителем и почти священником. Колдовством он вроде бы не промышлял. А во-вторых – физиономию Мача он и не собирался рисовать, его действительно интересовал лишь короткий льняной кафтан, так что и с этой точки зрения колдовство как будто отпадало.