Влада Воронова - Пути Предназначения

— Побратались, — уточнил Винсент. — Как в кино об ойкуменском средневековье. Обряд соединения крови и всё такое.

— Ну да, — кивнул Авдей. — Для дружбы слишком велика возрастная разница, братству же это не мешает. На восемь лет брат тебя старше, или на год младше, особого значения не имеет. Брат он и есть брат.

— Странно как-то, — сказал Винсент. — В наше время — и вдруг обряд побратимства. Не думал, что есть ещё люди, которые верят в Алые Узы.

— Как видишь, есть… Хотя это действительно странно… Если только…

— Что?

— Винс, а почему они рассказали нам о побратимстве? Могли бы просто сказать — мы троюродные братья, поэтому и внешность с фамилиями разные. Семьи отношений не поддерживали, но когда у Гюнтера городской родни не осталось, он приехал к поселковой.

— Да, — согласился Винсент, — такие истории, в отличие от побратимства, случаются сплошь и рядом, а потому внимания не привлекают.

— Алые Узы иногда практикуют братиане, — вспомнил Авдей.

— Да это же многое объясняет! — воскликнул Винсент. — Беглым браткам надо где-то спрятаться, пересидеть время поисков. Ведь братиане просто так никого не отпускают… А лучшего убежища, чем Гирреан, не существует.

— Нет. Слишком велик риск наткнуться на бывшего коллегу.

— Фигня. Ссыльному не так-то легко связаться с руководством, чтобы донести о беглеце. А Гирреан большой, густонаселённый, так что удрать без следа и затеряться в многолюдье они успеют.

— Пожалуй… — согласился Авдей. — Однако это не объясняет, почему Николай и Гюнтер с нами так разоткровенничались. И тем более странно, что им понадобилось знать о моих личных политических воззрениях. Тайны я из них не делаю, но всё равно — зачем им это? Жандармам, чья прямая обязанность следить за убеждениями и намерениями поселенцев, моя политическая позиция глубоко безразлична, а беглых братков заинтересовала. Почему?

Винсент пожал плечами.

Прозвенел звонок на перерыв.

— Ты идёшь? — спросил Винсент.

— Нет, у меня с собой.

Авдей достал из ящика стола плотно закрытую саморазогревающуюся миску с обедом, книгу.

— Ты очень много времени проводишь с книгами, — сказал Винсент.

— Разве читать книги — это плохо? — враждебно спросил Авдей.

— Читать — это очень хорошо, и чем больше ты читаешь, тем лучше. Но только если ты действительно читаешь, а не прячешься в книгу.

— Я никогда ни от чего и ни от кого не прятался.

— Раньше, может быть, и не прятался. А сейчас ты пытаешься заслониться книгами от жизни. Это паскудно по отношению сразу ко всем — и к авторам книг, которые писали их для жизни, и к тебе самому, рождённому, чтобы жить. Такие прятки не принесут ничего кроме вреда.

— Что за бред ты несёшь?

— Это не бред, — сказал Винсент. — Это на собственном опыте опробованное. Я тоже прятаться пытался. Долго, целых десять лет… Хотел раствориться между книжных страниц, чтобы не видеть окружающей жизни, её жестокости. Пытался через чтение уйти в мир, где все люди смелые и честные. Где сильный не причиняет боли слабому. Но бумага или видеоплашетка — броня ненадёжная. Прятаться за книгами от боли, страха и унижений бесполезно. Они не способны защитить. Единственный способ не дать миру тебя уничтожить — это повернуться лицом ко всей его жестокости и грязи и убрать хотя бы их ничтожную долю, сделать реальный мир хоть в малости похожим на тот, который показали тебе книги. Иначе сам станешь грязью ещё хуже той, от которой пытался заслониться книгой.

Авдей судорожно повёл плечом.

— Чтобы что-то делать, нужны руки, — сказал он тихо. — А у меня их больше нет. И ничего нет. Всё что я мог — это играть на вайлите. Я ведь музыку писать не способен, только исполнять. Теперь же я никто и ничто. В любом действительно нужном деле я даже на подсобные работы не гожусь. Ни отцу помочь, ни деду.

— На свете есть тысячи полезных дел, в которых руки не нужны. Ты можешь…

— Ничего я не могу! — перебил его Авдей, усмехнулся горько: — Ничегошеньки… Даже в твоём милтуане полным бездарем оказался.

— Дейк…

— Теперь все на меня смотрят… Внешность оценивают, как будто я выставленный на продажу баран. Знаешь, раньше я мог не обращать внимания на свою морду. Не до неё было. Вайлита, репетиции, концерты… Да ещё надо успеть помочь дедушке в погребальной часовне, маме по хозяйству, папе по его делам, иначе бы он захлебнулся в потоке мелочей. Понимаешь, моего лица почти никто не замечал… Я был вайлитчиком, мастером-очистителем, курьером. А сейчас стал куском мяса, который каждый норовит пощупать…

— Дейк, — недоверчиво посмотрел на него Винсент, — ты хочешь сказать, что к тебе пристают с сексуальными домогательствами?

— Да. Надо отдать должное Теодору Пилласу, художественный вкус у него безупречен. И рисовальщиком он был умелым… Такое уродство экзотичное сделал, что пресыщенных любителей сексуальных приключений обоего пола притягивает как магнит. Гораздо больше, чем прежняя смазливая мордашка. Раньше тоже приставать пытались, но редко, ведь у меня было, что противопоставить таким притязаниям… Они видели, что я не просто обладатель симпатичного личика и неплохой фигуры, чувствовали, что у меня есть нечто несоизмеримо большее, чем внешность, и держались на расстоянии. Теперь же у меня ничего не осталось, я никто, и они это тоже чувствуют, лезут как мухи на падаль.

— Тебе и деньги за… ну за это дело предлагали? — понял Винсент.

— Да.

— И ты стараешься лишний раз на люди не выходить… Дейк, — Винсент схватил его за плечи, — ты не виноват в их похоти. Тебя эта грязь не пачкает. Да, они мухи, крысы, дрянь! Но ты-то людь. Не обращай ты на них внимания. Ты можешь то, на что не способен никто из них. Ты можешь любить. По-настоящему любить — и душой, и телом. Ты обязательно девушку хорошую встретишь. Не все же такие как Анжелка, которая бросила тебя, едва узнала, что на роскошную жизнь супруги известного музыканта рассчитывать больше не приходится… Есть и нормальные девушки. Когда у тебя появится подруга, все эти гады сами отвалят. Дейк, ты обязательно будешь счастлив!

Авдей улыбнулся, кивнул.

— Да, ты прав. Всё так и будет. — Хотел высвободиться, но Винсент не отпустил.

— Не отговаривайся от меня! Ты поверь мне. Просто поверь. Дейк, люди — это ведь не только тело. Есть ещё и душа. Теньмы, Ланмаур и все эти козлы приставучие могут затронуть только твоё тело. Но сам ты остаёшься недосягаемым. Тело — всего лишь тело. Мы гораздо больше, чем тело. Намного больше. Даже если с ним случится что-то очень плохое, пусть даже самое плохое, то нас настоящих это не затронет. Дейк, поверь, я говорю правду! Если в грязь падает тело, то душа всё равно остаётся чистой.