Наталья Резанова - Шестое действие

– То есть вы поступили по примеру деревенских старух, вынимающих следы. Благодарю вас, мадам, я узнал все, что хотел.

– Стало быть, я свободна? – она гордо подняла голову.

– Свободны? Боюсь, что, даже если мы избавим вас от своего присутствия, далеко вы не уйдете. Особенно в одном чулке и башмаке.

Вьерна Дюльман инстинктивно подобрала босую ногу под платье. Ох, как холодно было ей стоять на промерзлом полу, но вторая остроносая туфля из тонкой кожи на высоком каблуке, пара той, что виднелась из-под подола, в отличие от чулка, так и не нашлась. Наверное, осталась в монастыре.

Мерсер распахнул дверь.

– Капитан, примите арестованную!

– Скотина! – неслось ему вслед. – Тебе оказали доверие, говорили как с дворянином! Как ты смеешь! За меня отомстят!

Мерсер не обращал на эти крики внимания. Следом за ним, пропуская солдат, вышел Гарб, приговаривая:

– Это что же, выражение «Душа в пятки ушла» надо буквально понимать?

Ответа он не дождался, да, верно, и не ждал, не до того было. Собаки, разозленные шумом, бесились, егеря их унимали; монахини, снова поднявшиеся на стену, в растерянности взирали на происходящее. Ворота были открыты, и Гионварк, не встретив сопротивления, с двумя солдатами вошел в монастырь. Захватнических планов и дурных намерений они не имели. Задерживаться в лесу, на холоде, не было больше смысла, и все, чего хотели бравые воины, – побыстрее извлечь из монастыря то, что ему не принадлежало, а именно карету и служанку мадам Эрмесен. В упряжку, где недоставало одного коня, впрягли лошадь из запасных, на место отсутствующего Зейна уселся солдат, еще двое погрузились в карету, конвоируя непрестанно бранящуюся арестантку и ополоумевшую горничную. И так наконец, под лай, ругань, свист и пение гарнизонного воинства, тронулись в путь.

Ехали дольше, чем следовало бы: собаки и карета, не приспособленная для скачек, замедляли движение. Поэтому Гионварк, поначалу радовавшийся больше всех, разозлился и временами принимался поминать Бога, черта и всех святых, перебивая арестованную. Бергамин молчал. Его, конечно, тешило, что беглую преступницу удалось захватить без жертв и разрушений, но он не мог не думать о трудностях, которые возникнут немедля по возвращении. Флан Гарб правил своей таратайкой, держась поближе к карете. Вопросы, которые он собирался задать Мерсеру, управляющий оставил на потом, а сейчас предпочел прислушаться к выкрикам, которые доносились из окна кареты. Слушать пришлось долго, но вряд ли он сумел бы извлечь из услышанного много пользы. Изысканная госпожа Эрмесен бранилась не хуже вульгарной Филобет Сандер и с тем же упорством – наверное, все разозленные бабы выражаются одинаково.

Итак, триумфальная процессия чем-то смахивала на цыганский табор или бродячую актерскую труппу, тем паче что возглавлял ее драматург.

Однако Мерсер не сказал этого Бергамину, не желая его обидеть. Коменданту и так придется нелегко.

От капитанских тягот пришлось хлебнуть и Мерсеру по возвращении в Галвин – и вечером того же дня, и на протяжении следующего. Вьерна Дюльман, водворенная в крепость, немедленно заявила о своей полной невиновности и о том, что понятия не имела о творившемся в пуговичной мастерской. Арендатор, по понятным причинам, опровергнуть ее слова не мог. Но не мог он их и подтвердить, так что Бергамин в качестве ответного хода решил арестовать всех, кто, согласно показаниям других узников, в основном слуг, входил в «круг» и посещал подземелье под мастерской. Одних доставили в крепость, но по отношению к другим, например Айме, решено было ограничиться домашним арестом. Муж последней только что вернулся из деловой поездки и добровольно готов был стать добросовестным тюремщиком.

Флан Гарб удалился в особняк Оранов писать и отсылать отчеты семейству своего покойного хозяина, а также беседовать с восставшим с одра болезни судьей, который предпочитал иметь дело с управителем завода, а не с комендантом крепости. Перед представителем здешней Фемиды возникла тяжкая дилемма. Ни городской суд, ни комендант не желали брать на себя лишней ответственности, но никто также не хотел видеть в Галвине следственную комиссию инквизиции. Поэтому все надежды возлагались на скорейшее прибытие молодого Карвера Орана.

Мерсер не собирался его дожидаться. Но Бергамин попросил его поприсутствовать хотя бы на первых допросах.

Там же выявились и первые трудности, с которыми предстояло столкнуться следствию. Все женщины, следуя примеру своей вдохновительницы, старательно отметали от себя любые обвинения. Они собирались в доме госпожи Эрмесен только для того, чтобы почитать стихи, помузицировать и поговорить о возвышенном. Разве это запрещено? Так поступают в любом хорошем обществе, и они лишь брали пример со столицы. Нельзя никому вменять в преступление, что он или она воспитаны лучше других! Все прочее есть злостная и грязная клевета.

Сенап и Ватран, напротив, едва попав в крепость, начали усиленно каяться. Но то, в чем они признавались, сводилось к недозволенным плотским связям почти со всеми дамами «круга», а также к участию в некоторых непонятных ритуалах. Но они же не знали, что это плохо; им сказали, что это игра, салонное развлечение, вроде фантов или маскарада!

Между прочим, Мерсер не был уверен, что они лгут или притворяются. Возможно, эти двое были лишь игрушками в руках здешних дамочек. А единственным мужчиной из жителей Галвина, всесторонне посвященным в дела «круга», был пуговичник. Недаром ему было приказано при угрозе допроса убить себя. От слуг арестованных большого толку пока не было. Сие, как давно узнал Мерсер, обычная практика следствия, но Бергамину от этого было не легче.

Магдалину Мерсер в этой суматохе не видел. Почти все время она проводила в «Рыцарском шлеме» у Марии Омаль. Заезжая гостья, разумеется, с ответным визитом не спешила.

Мерсер предполагал, что дальнейший ход следствия его не касается. Все, что от него требовалось, он сделал. Но от заключительной беседы с Гарбом его никто не освободил. Управляющий из тех людей, которые ждут, что на их вопросы будут даны ответы, а приняв от него деньги, Мерсер взял на себя обязанность отвечать.

Через два дня, утром, он направился в особняк Орана. Там жизнь, в ожидании прибытия нового хозяина, шла своим чередом. Охранники, псы и слуги были на положенных местах. Наверное, и завод работал бесперебойно – хотя Мерсер об этом не справлялся. Он вспомнил, что Бергамин рассказывал ему о здешних праздниках и о том, что скоро Рождество. Еще морока коменданту, да еще в отсутствие молодого Орана. Хорошо, что литейщики понятия не имеют о Гекатиной вечере и тому подобных развлечениях.