Джулс Бичем - Узор Судьбы (СИ)

   На самом деле он не хотел, чтобы тот очнулся и увидел его таким. Чудовищем.

   Он долетел до особняка и, приняв обычный вид, донёс Гая до ворот, немедленно распахнувшихся перед ним.

   Теперь их жизни были связаны так, что они считались братьями. Какая-то часть Шолто наконец-то смело считала Гая своим, частью своей жизни. Своей семьи, которой у него никогда не было.

   Он сейчас охотно бы напился, если только мог. Но никто в здравом уме не принес бы ему не то что бутылку виски, но даже каплю его в стакане. Шолто столько лгал, что сделал это почти искусством. Искусством выдавать неправду за полуправду, а затем - превращать ту в истину.

   Иногда казалось, что он настолько заврался даже самому себе, что потерял способность здраво оценивать истинное положение вещей. Хотя нет, он продолжал лгать, чтобы хоть как-то создать видимость прежней жизни и прежнего Шолто.

   Когда Аноэль, оказавшийся первоклассной сиделкой и ненавязчивым собеседником, как бы невзначай поинтересовался - как у него дела, Шолто пустился в пространный бред о том, что ему не терпится вернуться к делам. Он даже немного болтал о Коллахте. Если Аноэль и понял, что Шолто бесстыдно врет, то не подал и виду.

   На самом деле Шоло было нужно много, очень много виски, водки и петля. Будь он человеком, петля стала для него спасением, но, к сожалению, Шолто был бессмертен. А то, что неотступно следовало за ним, просто так и требовало, чтобы он разбил себе голову и избавился от своих мыслей.

   Когда Гай выкрикнул ему в лицо то, что он проделал с его сознанием тот же трюк, которым славились все темные альвы, умеющие изворачивать разум жертвы так, что та сходила с ума от собственных страхов и тайных грехов, Шолто впал в ярость. Но он простил бы ему это, остынув позже, если бы не совершил величайшую ошибку, позволив себе проникнуть в мысли Гая.

   То, что Шолто узнал, разрушало его.

   Гай использовал на нём новоприобретенную возможность для того, чтобы оказаться ближе к женщине. Той самой женщине, ненависть к которой он никогда не скрывал, и о которой Шолто разузнавал как можно больше, считая, что Гай хочет разобраться с ней, так неприятно помешавшей его планам.

   Но самое главное и непонятное было то, что сейчас Гай думал только о ней, он был почти поглощен этими мыслями. Настолько, что в его мире больше не было места ни для кого.

   Шолто было больно. Слишком больно, несмотря на то, что всё это было глупым и неразумным. Он понял, что всегда думал о Гая, как о самом близком ему существу. Он был рядом с ним рядом слишком давно. Если бы не Гай, Шолто так бы и странствовал, не оседая нигде. Но он остался с Гаем, неожиданно привязавшись и стараясь разделять все его дела. Он нашел его, когда Фомор собиралась заняться с ним своими чудовищными играми. И он спас его, вернув ему жизнь.

   Шолто дал ему всё то, что имел, фактически разделив с ним всё и свою жизнь тоже.

   А теперь Гай жил мыслями о человеческой женщине, вычеркнув разом всех, кто был с ним рядом так, словно они всегда были абсолютно ничем. Шолто пытался сказать себе, что рад за него, но это было тоже ложью. Он не мог радоваться потому, что ему было больно.

   Когда он занялся адвокатской практикой в этой стране, он не ожидал, что однажды Гай спасет ему жизнь. Возможно, кто-то мог бы посчитать, что он вернул долг сполна, когда в свою очередь сохранил жизнь Гаю. Но было ещё нечто, что не могло разрушить его обязанности быть с ним и защищать его.

   Он закончил свои дела и собирался уже уходить, когда к нему приблизился пожилой мужчина, одетый как знатный аристократ.

   - Могу ли я поговорить с Вами, господин Шолто?

   Они сидели в его небольшом кабинете, и Шолто слушал неторопливую речь, каждое слово которой заставляло его сопротивляться эмоциям, которые невольно пробуждал рассказ.

   - Этот человек нуждается в защите, как от людей, так и от тех, кто не является людьми.

   - Почему Вы говорите так, словно думаете, что я могу кого-то защитить?

   - Потому, что я знаю - кто Вы.

   Два обитателя иных миров смотрели друг на друга в упор, и Шолто первый заговорил:

   - Почему он так важен для Вас?

   - Он является частью того, что может принести большие перемены. Но при этом, он - всего лишь подросток, который нуждается в защите. Я не могу доверять информацию о нём кому-либо, кто может предать нас. У меня не было возможности наблюдать за ним с рождения, я был вынужден находиться в другом мире. Но сейчас, я стараюсь наверстать упущенное время и должен помочь ему.

   Этот человек умалчивал половину того, что заставляло его придти с таким предложением. Шолто покачал головой.

   - Я - плохой помощник в этом деле.

   Его собеседник наклонился вперед:

   - Вы ошибаетесь.

   Их первая встреча произошла задолго до той ночи, когда на Шолто напали гули. Когда он впервые увидел Гая, он понял - почему его собеседник был прав.

   Верность отверженного ублюдка, который не должен был выжить, неожиданно стала принадлежать тому, кто так же, как и он сам, был вне любых законов.

   Дальше он не мог себе позволить вспоминать, слишком уж ранили эти картины далекого прошлого.

   Напиться так, как он напился, когда Гай избил его, терпевшего тот отвратительный срыв лишь потому, что он знал, что заслужил это, Шолто не мог. Он подвел тогда его, проиграв дело, и он терпел боль, тогда как Гай даже не знал, что перед ним, полностью в своей крови, находится существо, которое вызывает страх и ненависть почти во всех мирах, способное легко убить самого Гая.

   Но и оставаться рядом с ним, находящимся при этом за тысячи световых лет, Шолто тоже больше не мог. Гай не нуждался ни в нём больше, он стал достаточно силён и умен, чтобы противостоять любой опасности. А Шолто внезапно понял, что оказываться ненужным - самое худшее, что только может быть. Сейчас он был похож на разрушающееся изнутри здание, грозящее погрести всё под собой, и ему явно не стоило находиться возле Гая, хотя бы ради его же блага.

   Оставалось только одно. Иногда лучше отпустить тех, кто слишком долго был рядом.

   - Ты еще слишком слаб, чтобы пройти через Проход, - произнёс лорд Айнгус.

   Шолто обернулся. Почти десять минут назад он попытался позвать дядю, не особо надеясь на результат. И вот, тот стоял перед ним, а на лице дяди было то же усталое выражение, говорившее, что он слишком погрузился в заботы и собственные горькие мысли, оплакивающие по-прежнему погибшего сына.