Глеб Дойников - Варяг

К этому моменту наконец-то проснулись и артиллеристы береговой обороны. С Золотой Горы засветили прожектор, луч которого уперся в окутанный паром «Решительный», на остатках давления в котлах приближающийся к берегу. Артиллеристы батареи Электрического Утеса сразу же открыли огонь по несчастному кораблику, которому до берега оставалось пройти еще с пол мили. До момента прекращения огня по «Решительному» успели выпустить восемь снарядов, один из которых пробил ему палубу, распоторошил угольную яму и вышел через днище. Спасло корабль только то, что снаряды Утеса в начале войны были… скажем так — несколько специфическими. Миноносец стал быстро садиться носом и заваливаться на правый борт, но через минуту под его днищем заскрежетали камни, и корабль на десяти узлах выполз на берег. Не успела команда перекреститься и вспомнить Николая Чудотворца, спасшего миноносец от неминуемого затопления, как с берега по эсминцу открыли огонь винтовки пехотной полуроты, охраняющей побережье… На ломаном немецком поручик Северский потребовал от "японского капитана" немедленно спустить флаг и не пытаться взорвать корабль. Ему вторили простые пехотинцы на русском, в основном крывшие "узкоглазых макак" и стреляющие в застрявший в сотне метрах от берега корабль из винтовок В ответ с корабля донесся усталый мат, объясняющий истинное положение дел. К счастью для моряков, перепуганные "высадкой японского десанта" солдаты стреляли из рук вон плохо. От пуль пострадал только боцман миноносца, получивший ранение в руку, которой он пытался махать, объясняя, что он русский. Суматоха ночного боя закономерно нарастала.

Подходящему к фарватеру в компании пары старых корветов и трех транспортов «Фусо» пришлось иметь дело только с «Манчжуром» и неторопливо начавшей выходить с рейда «Дианой», на которой при снятии с якоря заело шпиль. «Манчжур», обнаружив неспешно, на десяти узлах (максимальный ход, при котором из труб пароходов не вырывались факелы, и предел того, что мог дать "Фусо"), крадущийся к проходу транспорт противника, осветил того прожектором и рванулся ему на встречу. Но не успели еще его канониры навести на цели носовые восьмидюймовые орудия, как вокруг самого «Манчжура» начали рваться неприятельские снаряды калибром не меньше шести дюймов… Меры японского командования сработали во второй раз.

Когда чуть больше недели назад Того лично прибыл на борт «Фусо», стоящего в Кобе, удивлению командира корабля и всей команды не было предела. Действительно, бывший четверть века назад гордостью нового японского флота, его первый корабль сейчас, не смотря на уже две проведенные модернизации, безнадежно устарел. И у командующего флотом во время войны должны быть более важные дела, чем инспекционная поездка по старым кораблям.

Но речь вице-адмирала все поставила на свои места. Того объяснил построенному экипажу «Фусо», что император просит у них жертвы во имя Японии. Они должны своими телами и телом своего корабля заблокировать русским выход из по праву пролитой крови[67] принадлежащего Японии Порт-Артура. Это позволит наконец высадить в Бедзыво армию генерала Ноги, которая с суши опять возьмет город, что ликвидирует угрозу со стороны русской эскадры, которая трусливо отказывается выходить на бой. Всем не желающим идти на почти верную гибель — Того не скрывал, что спастись с броненосца, затапливаемого на фарватере вражеской гавани, почти не реально, хотя тот и будет вести на буксире три паровых катера для эвакуации экипажа — было предложено сейчас же сойти на берег. Таковых на борту «Фусо» не нашлось. Тогда Того сам зачитал список членов экипажа, которые должны были вести броненосец в его последний боевой поход. Действительно, в самоубийственной атаке не было смыла иметь на борту полную смену кочегаров и механиков, штурмана и палубных матросов. Япония не могла позволить себе бесполезную гибель сотни обученных моряков. По плану Того, Окуномия тоже должен был оставить «Фусо» на своего старшего офицера и отбыть в Англию для принятия нового броненосца, переговоры о покупке которого сейчас шли полным ходом. Но тут случилось нечто бесперецедентное для помешаного на субординации и самурайских традициях подчинения приказам японского флота. Капитан второго ранга Окуномия не просто отказался выполнять приказ командующего Соединенным Флотом Японии вице-адмирала Того. Он вытащил из ножен меч,[68] протянул тот в поклоне опешившему адмиралу и попросил или позволить ему командовать броненосцем в его последнем походе, или отрубить голову, избавив и капитана, и весь его род от позора бегства с поля битвы.

Когда Того разрешил ему остаться на борту и посвятил во все детали операции, Окуномия предложил несколько изменить порядок следования кораблей. По его предложению, головным шел транспорт «Ариаке», набитый мешками с рисовой шелухой для обеспечения плавучести. Его задачей было обнаружение русских дозорных судов, по прожекторам которых и должен был вести огонь из своих шестидюймовых и 120-мм орудий «Фусо». При этом планировалось, что занятые обстрелом «Ариаке» русские в темноте примут «Фусо» за еще один транспорт и подпустят тот на близкое расстояние. При стрельбе в упор две шестидюймовки и четыре 120-мм старого броненосца были способны не только утопить миноносец, но и вывести из строя бронепалубный крейсер дозора. Того не только согласился с разумным предложением, но и приказал установить на «Фусо» два дополнительных шестидюймовых орудия.

В принципе, если бы Порт-Артур имел единую систему обороны от угрозы с моря под единым командованием — после первого выстрела «Фусо» по «Решительному» русские бы поняли, что к фарватеру идет что-то, вооруженное шестидюймовками. Звук выстрела орудия среднего калибра перепутать с та-таканием миноносных пукалок практически невозможно. Но береговое и морское командование жили каждое в своем информационном вакууме, абсолютно независимо друг от друга, и своми планами не делились. Поэтому артиллеристы береговой обороны были абсолютно уверены, что если в море стреляет что-то шестидюймовое — это «Диана» или «Баян». В порту же залпы «Фусо» приняли за огонь береговой артиллерии по миноносцам противника… Обычное русское разгильдяйство и ведомственная не согласованность усугублялась ночной темнотой и четкими действиями японцев по заранее отрепетированному сценарию.

Когда луч прожектора «Манчжура» уперся в явно направляющийся к фарватеру «Ариаке», на «Фусо» и следующих за ним корветах поняли, что дальше стесняться в средствах нет смысла. На «Манчжур» обрушился град снарядов всех калибров, от тридцати семи миллиметров до шести дюймов. «Манчжур» успел выстрелить из носовых восьмидюймовок всего пять раз. Первый залп по «Ариаке» лег с перелетом. Второй был направлен уже по частым вспышкам выстрелов в темноте. Последний снаряд выпустили из левой погонной пушки уже с горящей канонерки (шестидюймовый снаряд с «Фусо» поджег подшкиперскую со складированными в ней парусами) на циркуляции во время отворота к берегу. Невероятно, но один из выпущенных практически наугад восьмидюймовых снарядов попал в борт «Фусо». Однако при подготовке старого броненосца к последнему походу японцы творчески использовали опыт Руднева по бетонированию «Сунгари». Небольшой запас угля, необходимый для перехода к Порт-Артуру, был размещен в единственной угольной яме и непосредственно у котлов. Все остальные угольные ямы были залиты бетоном для того, чтобы усложнить жизнь русским водолозам при подъеме корабля. Неожиданно для японцев, бетон спас «Фусо» от пробоин во время этого и пары других попаданий. Старая броня не выдержала попадание восьмидюймового фугасного снаряда, но когда треснутая болванка протиснулась внутрь корабля, она с разгону впечаталась в стенку угольной ямы, подпертую изнутри десятками тонн застывшего бетона… Взрыватель сработал уже после того, как снаряд окончательно раскололся. И хотя с внутренней стороны бетона взрывом откололо большое количество осколков, а снаружи почти оторвало броневую плиту, комбинированная конструкция не допустила затоплений, которые в противном случае были бы неизбежны. Небольшие затопления междудоного пространства не смогли остановить корабль, экипаж которого твердо решил умереть, но выполнить свой долг.