Джулия Джонс - Ученик пекаря

Острая боль, сопровождаемая невыносимым давлением, оборвала эту мысль. Мозг Джека словно взрезали сразу в сотне мест, и хирургом был Баралис.

— На кого ты работаешь? Говори.

— Ни на кого. — Боль придала Джеку сил. — Оставьте меня в покое! — В нем нарастало что-то свое. Желчь подступила к горлу, и голова закружилась.

Баралис внезапно попятился — а в следующий миг жестокая боль пронзила Джеку позвоночник. Глаза провалились в глазницы — Баралис точно высасывал из него силу.

— Я вырву у тебя ответ.

Он рылся у Джека в мозгу. Боль полыхала огнем, обжигая душу. Мысли Джека ушли глубоко, туда, где еще не бывали, и вслед за страданиями пришел покой. Все прояснилось. Он понял, кто он и что должен делать. Мать наконец открыла ему свои тайны, оказавшись куда умнее — и смелее, — чем он полагал. Отец таился в тени, и Джек напрягся, стараясь различить, кто он. Судорога прошла по его телу, и он воспротивился ей — нет, он не поддастся Баралису.

Боль была так ужасна, что дыхание Джека пресеклось и яркие видения исчезли, оставив его в темноте. Он боролся сколько мог, но скоро сознание покинуло его.

— Говорил я тебе, что Тутовая — улица богачей?

— В самом деле.

В этой части Рорна Таул еще не бывал. Вдоль улицы стояли красивые дома со стройными колоннами, облицованные мрамором или блестящим белым камнем. Мостовую окаймляли деревья и кусты, отбросов не было и в помине, даже пахло здесь хорошо. Таул только что доставил первое из своих писем, и ему не терпелось доставить второе.

— Архиепископский дворец тоже поблизости — камнем добросить можно. — Юный Хват оказался настоящим кладезем знаний обо всем, что касалось Рорна. По дороге на Тутовую улицу он здоровался со всеми сомнительными личностями, которые им встречались. — Ты думаешь, что дом, куда ты отнес письмо, сильно роскошный, — но поглядел бы ты на дворец! Я сведу тебя, если хочешь.

— В другой раз, а пока что веди меня в Рюмочный переулок. — Таул сам не знал, почему ему так не терпится освободиться от своего долга перед Ларном. Ему казалось, что, пока письма у него, Ларн имеет на него какие-то права. — Далеко ли до него?

— Недалеко, но там такой красоты не увидишь. — Таул только порадовался этому: Тутовая улица нисколько ему не понравилась. За ее великолепием ему мерещились какие-то отвратительные тайны.

Они шли, и город вокруг менялся. На улицах кишели прохожие, торговцы предлагали свои товары: жареные каштаны, луковые оладьи, ароматную молодую баранину в тесте. Таул видел, что Хват голоден, и восхищался безразличием, с которым мальчик смотрел на еду: он давал понять Таулу, что выполнит свою часть сделки, а уж потом потребует плату.

— Вот он, Рюмочный, — объявил мальчик, повернув за угол. Здесь было темно — меркнущий дневной свет не проникал сюда. В переулке гнездилось множество ремесленников: сапожник, маляр, пишущий вывески, несколько шорников, — и, похоже, дела у них шли не слишком бойко.

Таул, велев мальчику подождать на углу, углубился в переулок. Ларнский жрец наказал ему доставить письмо человеку, живущему над маленькой булочной. По-видимому, он ошибся — Таул прошел почти до конца, но ничего похожего не нашел. Однако последний перед тупиком дом в самом деле оказался булочной. Таул вошел в лавчонку, предлагавшую скудный выбор не слишком свежего и аппетитного товара.

Усталая женщина за прилавком с неприкрытой враждебностью спросила:

— Чего надо?

Странный способ обращения с покупателями, подумал Таул.

— У меня письмо к человеку, который живет наверху.

— Да ну? Это от кого же?

— Боюсь, что не могу вам этого сказать, сударыня. — Женщина фыркнула, и Таул решил, что ей письмо отдавать нельзя. — Я был бы вам очень благодарен, если бы вы указали мне дорогу.

Женщина снова фыркнула, однако предложила Таулу следовать за ней и проводила его по узкой лестнице в короткий коридор, куда выходили три двери.

— Вам во вторую.

— Почем вы знаете, кто мне нужен? Я не назвал вам его имени.

— Вторая дверь, — повторила она. — Письма только туда и носят.

Таул постучал, и ему открыл худощавый жилистый человек. В его глазах было что-то странное, помимо настороженности. Таул произнес имя, названное ему жрецом, и человек, слегка вздрогнув, кивнул.

— У меня письмо для вас. — Таул достал письмо из-за пояса, и человек с прояснившимся взглядом схватил его и захлопнул дверь. Таул оглянулся, ища женщину, но она уже ушла. Он спустился вниз и вышел из лавки, стараясь понять, что же такое увидел он во взгляде незнакомца.

— А я уж думал, ты от меня сбежал, — сказал Хват. — Тебя так долго не было — с голоду можно помереть. — Таул улыбнулся, поняв, что мальчик напоминает ему о плате.

— Тогда пошли есть пирог с рыбой и угриные хвосты. — Оба весело засмеялись. Таул освободился от долга перед Ларном.

Бринж еще раз провел топором по камню. Скрежет точильного круга ласкал ему слух. Он попробовал пальцем широченное острие. Мечи и ножи — это для слабаков. Топор — вот оружие настоящего мужчины. Какому-нибудь дохлому лорду его не поднять. Бринж презрительно сплюнул и принялся натирать топор свиным жиром, макая тряпицу в горшок. Немного жира он на всякий случай захватил и с собой.

Он мог не соблюдать тишину, выходя из дома. Жена, пьяная и к тому же крепко им избитая, лежала без памяти. Проходя мимо своей супруги, распростертой на грязном полу, Бринж пнул ее в грудь, и она ответила слабым стоном.

Ночь казалась Бринжу прекрасной, когда он шел вниз по холму, держа на плече тяжелый топор. Месяц слабо светил в холодном небе, давая как раз столько света, сколько требовалось Бринжу. Полная луна светила бы слишком ярко: человек с хорошим зрением в полнолуние видит как днем. Бринж шел легкой поступью, мурлыча песенку. Славную песенку, повествующую о прелестях юной девицы. Бринж всегда вспоминал Герти, когда слышал ее. У Герти, правда, не было золотых кудрей и нежной кожи, как у девушки в песне, но она была теплая и податливая — большего Бринж от женщины не требовал. Ждать недолго — скоро он ее заполучит. Когда он избавится от жены и набьет карман деньгами, Герти будет принадлежать ему.

Вскоре Бринж добрался до своей цели — большого участка, засаженного яблонями. Сад помещался в уютной долине между холмами. Бринж знал, что ближайшая крестьянская усадьба находится далеко за холмом. Никто его тут не увидит. Считать Бринж не умел, но полагал, что в долине растет не меньше сотни деревьев. Нелегкая работа ему предстоит.

Он засучил рукава, и лунный свет лег на его бугристые мышцы. Ближе всех к нему стояла кряжистая яблоня с толстым стволом — на вид ей было больше сорока лет. Бринж взмахнул своим огромным топором и что было силы обрушил его на ствол. Жестокая сталь глубоко вошла в дерево. Бринж замахнулся снова, пригнулся и нанес удар уже под другим углом. Еще два взмаха — и в стволе изувеченного дерева осталась глубокая рана. Нежный внутренний слой древесины теперь обнажен, а впереди грядут дожди и морозы. Дождь вымочит дерево, а мороз скует влагу в поврежденном стволе. Даже если яблоня не засохнет и не сгниет, пройдут годы, прежде чем она опять даст хороший урожай.