Надежда Первухина - Все ведьмы делают это!

На это диво даже специально приходили поглядеть деревенские бабы, любовались и разнообразной капустой, и хозяйственным мужиком (не чета своим-то алкашам!), просили рассаду и совета, как лучше сажать.

Мужик рассаду давал безропотно, но почему-то на деревенских огородах она не приживалась, сколь ни бились огородницы, стремясь догнать и перегнать лесного капустознатца: то ударяли заморозки, то обгрызали капустные листики прожорливая тля да мушка, от которых не спасали ни дуст, ни хлорофос… И оставались бабы не при делах, тогда как обходчик снимал по осени колоссальный урожай и отвозил его в райцентр, где была школа-интернат для слабоумных детей…

Одним словом, жизнь обходчик вел тихую, незаметную, никому дорогу не переходил, дело свое делал исправно, на скудость зарплаты и жилья не жаловался. Вскоре в деревне его стали считать за блаженного и даже беглого монаха и иногда переживали: как он там один, без бабы управляется? Особенно зимой, когда рыщут по лесу наглые голодные волки и сверкают свинцовыми глазками…

Иногда, особливо в грибную либо охотничью пору, навещали обходчика мужики, чтоб узнать — здоров ли Петрович, не задрал ли его еще какой-нибудь медведь-шатун, не одолела ли его болотная лихоманка… Петрович, однако, к приходу мужиков всегда бывал в норме, гостям особо не радовался, но и с порога не гнал. Доставал припасенную четвертину, потчевал квашеной капустой, моченой брусникой, жареной зайчатинкой, картошкой с грибами… Сам, правда, не пил, только усы мочил для вида и компании. И слушал, что балагурят подвыпившие мужики про мировую политику да про народную бедность, да про беспутство бабье…

— Петрович! — подступались иной раз мужики. — Что ты инда бирюк — о себе ни слова не вымолвишь. Кем ты был да где работал, покуда к нам не попал?

Но обходчик умело обращал такие вопросы в шутку, подливал мужикам самогону, а потом заботливо клал их в сенях избы — проспаться. Наутро мужики, опохмелясь, уходили по грибы, Петрович доил козу или копался в огороде, и жизнь шла своим чередом.

… Хорошо, что не приходили мужики к Петровичу в те колдовские ночи, когда полная луна набирала свою силу и заливала мертвенным, серебряным светом притихший лес. В такие ночи обходчик напивался вусмерть, брал лопату либо грабли и, выйдя на засиневевший под луной двор, принимался вытворять такие приемы, какие только в кино показывают про всяких каратистов и стивенов сигалов… Напрыгавшись и намахавшись, обходчик выгонял лопатой свою козу из загончика, и, когда та, истошно блея, принималась нарезать круги по двору, Петрович, страшно выпучив остекленелые глаза, потрясал лопатой и кричал:

— Я тебя порешу-таки, Анастасия, ведьма проклятая!

К утру Петрович трезвел, обливался ледяной водой из выкопанного им колодца и шел в избу спать. Измученная коза отлеживалась меж капустных грядок и сопела, как проколотый футбольный мяч. Кругом воцарялась ненарушаемая благостная тишина.

И эта тишина лечила засыпающего полковника Кирпичного от ночного буйства и от всех прошлых ужасов, которые пришлось ему пережить. Полковник Кирпичный спал, и снилось ему, как капустные кочаны превращаются в пухлых белых бабочек и радостно кружатся над кудрявыми верхушками елок и лип… Дрон Петрович улыбался во сне, и не было ему больше никакого дела ни до ведьм, ни до того, чем эти ведьмы занимаются.