Диана Удовиченко - Зеркала судьбы. Изгнанники

Наутро в лазарет прибыла новая партия взбесившихся. Воины закинули к нам троих связанных погонщиков и быстро удалились. Несмотря на свое обещание содействия, охранники боялись находиться рядом с зараженными. Как и раньше, ухаживать за больными мне помогали только Ал и Мара. А я же неустанно размышлял о том, как победить болезнь. Но ничего приемлемого в голову не приходило. Было у меня, конечно, несколько теорий, но все они требовали времени и определенных условий, которых у нас не имелось. Все чаще появлялась мысль, что все мы обречены передохнуть в этом забытом Создателем месте. Но каждый раз я собирался с силами и гнал от себя бесполезный страх.

К обеду Ал вышел из лазарета, чтобы принести нам хлеба и вяленого мяса. Ели мы прямо в здании. Через час, когда Мара уже начала беспокоиться и собралась пойти на его поиски, парень вернулся. Только не своим ходом. Связанного, визжащего и рычащего, с покрытым пеной лицом, его занесли трое охранников. Швырнув свою ношу на пол, они поспешно ретировались. Орка подошла к Алу, осторожно подняла его и уложила рядом с остальными. Парень, который недавно помогал нам ухаживать за больными, теперь сам выл и пытался разорвать веревки, чтобы добраться до нас.

– Так не должно быть, – тихо сказала орка, глядя на Ала.

– Ты о чем?

– Люди трусы. Воин никогда не должен бросать своего товарища на произвол судьбы, – произнесла она с горечью в голосе. – Ради кого мы стараемся? Ради дрожащих шакалов?

– Не обобщай, среди них тоже есть достойные. Хотя бы твой друг, – я указал на Ала. – Он поддерживал нас во всем, оставался до самого конца. Да и воины, хоть и находятся на грани отчаяния, все равно не уходят. Они верят, что мы сможем найти лекарство.

– Ты прав. Наверно, во мне говорила злость. Надо работать.

Не говоря больше ни слова, мы продолжили обихаживать больных. Только вот вскоре я заметил, что с Марой творится что-то неладное. Ее движения стали неестественно плавными, будто тело преодолевало сопротивление чего-то вязкого, лоб покрывался испариной, дыхание сделалось тяжелым. Я старался не думать о плохом, мне не хотелось в это верить… Каждый раз, глядя на орку, я повторял себе, что она просто устала и ей нужно отдохнуть. Не может болезнь свалить такое сильное существо, это несправедливо, морт подери! Но когда Аттик уже подходил к горизонту, Мара сама обратилась ко мне:

– Вяжи меня.

– Что? – я даже не понял просьбы. Вернее, не хотел понимать.

– Вяжи быстрее. Чувствую, пришел мой черед, – тихо проговорила орка. Было видно, что ей с трудом удается стоять на ногах.

– Ложись, – сказал я.

Мара послушно улеглась на пол, и я принялся стягивать ее руки и ноги веревками.

– Крепче вяжи, – проговорила зеленая, наблюдая за моими действиями.

– Стараюсь.

– Теперь ты один остался, – сказала Мара, вяло улыбнувшись. – Уж постарайся нас вытащить.

– Помнишь, о чем я говорил? Болезнь поглощает нашу энергию. Сопротивляйся, борись! Не дай ей забрать твою силу.

Но окончание фразы Мара уже не услышала. Глаза ее потускнели, взгляд стал бессмысленным, будто сознание орки унеслось очень далеко отсюда. Тело колотила мелкая дрожь, лоб покрылся капельками пота, дыхание стало хриплым и прерывистым.

Я сидел рядом и стирал пот с ее лба. Странно, но орка не рычала и не визжала, не пыталась порвать веревки и напасть на меня. Пены на губах тоже не было. Ее состояние скорее походило на обычную болотную лихорадку. Поначалу у меня даже промелькнула мысль, что Мара ею и заразилась, но я сразу отмел этот вариант. Где бы она могла ее подхватить? Нет, это было оно, бешенство, но почему-то у орки болезнь протекала по-другому. Интуиция подсказывала мне, что я должен находиться с ней рядом. Поэтому последующие часы я обращал мало внимания на остальных заразившихся, ухаживая только за Марой. Пытался поить водой, делал холодные компрессы. Распотрошил в караване тюк с одеялами и устроил зеленой теплую постель.

Почему-то я разговаривал с оркой, как будто из глубины своего забытья она могла меня слышать. Возможно, где-то читал, что таким образом надо поддерживать тех, кто находится в беспамятстве? Поначалу я просто нес всякую околесицу: говорил что-то про погоду, животных, лес, озвучивая все, что приходило в голову или попадалось на глаза. Потом принялся вспоминать дурацкие случаи из своей жизни, и не только. Когда их запас иссяк, перешел на эльфийские детские сказки. Рассказывал историю маленького волшебного единорога, который отбился от табуна и по дороге домой завел много друзей среди обычных лесных зверят. Поведал печальную историю любви эльфийского принца и человеческой селянки из приграничных земель (мало кто из мнительных эльфов рассказывает ее своим детям). И еще многое другое. В перерывах между историями, силясь вспомнить что-нибудь еще, я просто повторял и повторял Маре, чтобы она боролась, не сдавалась, не отдавала болезни свою энергию.

Ночью воины принесли еще одного заразившегося. Но я не обратил на него никакого внимания, больной так и остался лежать там, где его кинули охранники.

Только под утро, когда состояние орки немного улучшилось, дыхание стало более ровным, а тело перестала бить постоянная дрожь, я позволил себе вздремнуть часа три.

Проснувшись, первым делом бросился к Маре. Ей не стало хуже. Потому я поухаживал и за остальными больными. Кому-то сделал компресс, кому-то насильно залил воды в рот. Решил, что невредно было бы всех переложить с походных одеял на теплые и разорил еще несколько тюков. Теперь у несчастных хотя бы были удобные постели. Тем, у кого болезнь находилась в начальной стадии, подложил свернутые одеяла под головы, чтобы в бешенстве не расшибали себе затылки об пол.

К вечеру орке стало хуже, и я снова занял свой пост рядом с ней, бормоча что-то успокаивающее. Меняя компресс, вливая воду в рот, наблюдая за ее состоянием, течением болезни, вспоминал одну из лекций по целительству, которые нам читали в Академии.

Старенький чародей-профессор рассказывал о седых временах, когда по империи прокатилась страшная эпидемия чумы. Из десяти человек выживали четверо, из оставшихся затем погибала половина, и эта половина снова несла потери. Казалось, чума уничтожит все страну, но неожиданно нашлось спасение. Один волшебник поборол болезнь и чудом выжил. Он был женат и имел троих детей, которые были единственным смыслом его жизни, ради них он и выкарабкался из пропасти небытия. Погибни он – и его семья оказалась бы на улице. Несомненно, в такое жуткое время женщину с детьми ждала смерть от голода или той же чумы.

После выздоровления чародей задумался о том, как ему уберечь семью от страшной болезни. Маг предположил, что поборов заразу, он мог стать к ней невосприимчивым. Ведь люди, переболев, к примеру, той же краснухой, больше никогда ее не подхватывали. Почему? И на этот вопрос чародей нашел ответ. Он решил, что в организме человека, в его крови остается память о болезни и о том, как с ней бороться. Маг стал размышлять над тем, как передать эту память здоровым людям. Он провел рискованный эксперимент. Волшебник выкупил заключенного, приговоренного к казни, и поместил его в подвале своего дома, пообещав свободу, если опыт удастся. Разрезав вену на руке преступника, маг смешал его кровь со своей. Несколько дней мужчина испытывал легкий жар и недомогание. Но затем все симптомы прошли. Тогда неугомонный маг снова сделал надрез на руке преступника и влил ему кровь больного чумой. Случилось чудо: заключенный остался здоров, что было в принципе невозможным.