Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — ландлорд

Леди Беатриса вскрикнула, я ухватил молот и почти бездумно метнул в чудовищную пасть, спеша успеть, пока зверь не оформился весь и пока привязан к струйке дыма.

Голова чудовища разлетелась с сухим треском. Брызнули кровавые ошметки, струйка дыма иссякла, на земле распласталось огромное туловище неизвестного монстра, одни мускулы, когти, шипы и зубы. .

Я повесил молот на пояс, повернулся к леди Беатрисе.

— Вы там лужу не пустили?

Бледная и дрожащая, она храбро огрызнулась:

— На что вы там наступили?

Я взглянул под ноги.

— Черепки какие-то. Надеюсь, этот кувшин не был мировым шедевром.

— Смотрите под ноги, — велела она строго.

— А если я засмотрелся на вас? — спросил я с вызовом.

— Все равно нельзя, — ответила она еще строже, но щечки вспыхнули легким румянцем.

— Да ладно, — признался я, — я соврал, конечно. Просто щелкал хлебалом по сторонам. Вы правы, нужно быть внимательнее.

Она нахмурилась, хотя я вроде бы признал ее правоту и даже похвалил, но во взгляде мелькнула сдержанная злость.

Глава 12

Бобик принес странную птицу, помесь ящерицы с птеродактилем, спина в рыбьей чешуе, на передних конечностях переходит в жесткие перья. Он энергично тыкал ею мне в руки, я взял неохотно, чтобы не гасить охотничий азарт, но едва он скрылся из виду, зашвырнул подальше в кусты.

За спиной раздалось ехидное:

— А друзей обманывать нехорошо!

— Да, — согласился я, — но церковь говорит, что когда нельзя, но очень хочется или когда очень нужно, то можно. Это называется ложью во спасение.

— Лицемеры, — пробормотала она в спину.

— Вся цивилизация — ложь, — ответил я нехотя. — Вся культура — ложь. Все манеры — ложь... Но если соскрести с себя эту ложь, что останется?

Она не ответила, озадаченная. Еще минут через пять догнали Пса: стоит, растопырив лапы, голову опустил, короткая шерсть дыбом, из горла рвется глухое рычание, что напоминает рык льва размером со слона. За деревьями дальше светлее и просторнее, хотя все тот же угнетающий красный цвет, но деревья торчат прямо из почвы, похожие на толстые трубы, вместо веток несерьезные шипы, а через каждые три-четыре метра по стволу идет кольцо, словно это разросшийся до невероятных размеров бамбук.

Пес оглянулся на меня, в. глазах недоумение, ноздри жадно нюхают воздух.

— Ты прав, — сказал я, — там все еще мало кислорода... Ну его, этот триас... или мезозой!

Леди Беатриса пропищала трепетно:

— Вы там... были?

— Это же не ваша спальня, — ответил я. — Конечно, был. Там динозавры, динотерии и прочие олигархи. Но мы пойдем другим путем.

Она проглотила шпильку, спросила жадно:

— Но там выглядит даже безопаснее...

— Это другое окно, — буркнул я. — Даже из этого не знаю, как вылезти взад. А попадем в тот заповедник... гм...

Бобик все понял, попятился, шерсть все еще дыбом, глаза горят красным, клыки оскалены, даже леди Беатриса сообразила, что к нам из того мира приближается нечто грозное, Зайчик тряхнул гривой и понес прочь от блистающего и такого опасного места.

Земля обильно усыпана толстыми мясистыми листьями, похожими на хорошо прожаренные оладьи, а нередко и на отбивные, настолько все залито красным и багровым. Зайчик двигался бесшумно, как и Пес, вообще долгое время неслись, как призраки, затем я услышал стук копыт: мягкий, чавкающий, затем тверже и, наконец, совсем звонкий, будто несемся по каменной плите.

Леди Беатриса сползала по конскому крупу, приходилось хвататься за меня крепче. Наконец пробормотала в смущении:

— Мы что, поднимаемся в горы?

— Увы, — пробормотал я, — это дерево...

— Дерево?

Но умолкла, Зайчик в самом деле, как горный баран, поднимается все выше и выше, перепрыгивая с одного уступа на другой. Под копытами звучит сухо, деревянно, иногда даже гулко, словно корни высохли внутри и достаточно сильно топнуть, чтобы провалиться...

Мне казалось, что поднимаемся по бесконечной горе из застывшей глины. Когда-то ее несло потоками, а потом вот высохла и застыла. Разве что иногда эти серо-желтые трубы, покрученные, как ревматизмом, со вздутиями и болезненными наростами, приподнимаются над массой корней, и видишь, что это все еще дерево... которое рано или поздно превратится в глину.

В больших и малых щелях иногда сверкают злые глаза. Однажды выскочило нечто мохнатое и умчалось, дважды я видел странных птиц с когтями на концах крыльев. В воздухе множество стрекоз, жуков и сверчков, их голоса сливаются в неумолчный хор, куда время от времени подключаются трелями далекие, но чуткие жабы.

На скаку миновали темную стену, где в широком проеме столпились серые, словно посыпанные пылью, фигуры с оружием в руках. Только и осталось в памяти, что даже обнаженные мечи и кинжалы у них такие же серые и тусклые, будто любой блеск изгнан из их мира.

Еще я успел запомнить, как по широкой каменной гряде беззвучно сбегает в несколько струй поток сияющего света. Прекрасный водопад, но слишком сияющий, изысканный, я залюбовался, несмотря на ощущение, что мы здесь не одни и что за нами наблюдают внимательно и без дружелюбия.

А впереди снова переплетение чудовищных корней, некоторые толще газовых труб, многие покрыты жуткими лишайниками, другие отсвечивают, голые, как подземные черви, но все поднимаются из земли, где им положено прятаться, устраивают висячие мостики, с которых свисают длинные черные бороды.

Пес бодро ринулся вперед и пропал, леди Беатриса ахнула и вцепилась мне в пояс.

— Не время расстегивать, — сказал я сварливо. — Вот вернемся в замок...

— Хам, — прошипела она в ухо.

— Бобик, — позвал я. — Ко мне!

Корни затряслись, роняя клочья мха и лишайника. Сперва мы увидели две красные точки в ночи, они то исчезали, то появлялись, наконец, Пес вынырнул из скопления корней и сел, глядя на меня с восторженной любовью.

— Свинья ты, — попенял я. — Ты везде пролезешь, а как мы? Ну мы с Зайчиком еще кое-как, а леди Беатриса? Ей что, на четвереньках? Это же уронит баронскую честь, бросит тень на хозяйку огромных земель и множества вассалов, величественную баронессу...

За спиной у меня зашипело, как упавшее на раскаленную сковородку масло. Я повернул коня и пустил вдоль живой баррикады. Как ни крути, а двигаться нужно в том направлении, если верить Псу, а верить приходится, сам я уже не знаю, где восток, где юг...

Однажды почудилось, что вижу обнаженную женщину. Стоит спиной к нам, небрежно скрестив длинные ноги, и слегка придерживается за ствол дерева, всматривается вдаль. Падающий сверху свет смачно выделяет широкую задницу, нежные валики жира на боках, даже краешек груди чуточку высовывается, самый краешек но я, как воочию, увидел размер и даже ощутил тяжесть в своей ладони.