Память гарпии (СИ) - Ксения Оганесовна Таргулян
И всё же Орфин честно ждал, оставляя Рите шанс. Сцена с чашкой повторялась снова и снова, всякий раз с небольшими изменениями. И чем больше Орфин наблюдал за этим Андреем, тем менее приятно становилось ассоциировать себя с ним. Первая симпатия протухала, как мясо на жаре. Краткое самолюбование сменилось смутной брезгливостью и виной. Пытаясь отделаться от них, Орфин усомнился: а впрямь ли это он?
— Довольно, — бросил он Рите.
Используя прежний метод, он прошел через несколько мембран, бегло просматривая воспоминания.
"Когда-нибудь я и к этому привыкну, — сообщила Рита с горькой злостью. — Может, мне даже станет лестно, что ты тратишь время на мой личный ад".
— Времени у меня теперь… как бы не захлебнуться.
Наконец он отыскал доказательство. Эта камера памяти была наполнена ощущением могущества и вседозволенности, полета и ветра в крыльях. Он разглядел мужчину, которого Тис тащила в когтях и затем бросила на коряжистую почву у входа в Чертоги. Его лицо было старше, отмеченное печалью и страхом — но без сомнений это был тот же человек.
— Вот, значит, как. Я разбил тебе сердце, и ты решила прикончить половину некропилага? Хорошенькая месть, и, главное, по адресу!
«Всё было не так…»
— Неужели.
«Орфин, как ты не видишь? Ты повторяешь мои ошибки!»
— Потому что ты меня на это обрекла!
Камера памяти содрогнулась от ее боли.
«Я так хотела хоть немного загладить вину…»
Одна из мембран натянулась и разошлась сама собой без удара Орфина, словно приглашая войти. Ей всё-таки удалось перехватить управление? Освоиться в лабиринте собственных воспоминаний и оседлать ветра ассоциаций? Что ж, это достойно. Он поднял влажную алую вуаль и нырнул под нее.
Воспоминание оказалось самым свежим и детальным из всех. И оно было пропитано мучительным стыдом. Рита сидела в загробной лодке и лила слезы. Орфин не хотел пускать в себя эти чувства, но они резонировали с его собственными. Слишком долго он сам носил под сердцем вину.
— Я вот чего не понимаю, — проронил он, когда эпизод памяти померк. — Как из той сентиментальной профурсетки возникла гарпия? Можешь мне это объяснить?
«Всё менялось постепенно. Я верила Асфодели в начале. Но когда увидела, как она обходится с тенями, которых я привела… Я ведь не сразу стала таскать души в когтях. Когда она отправила меня за первым призраком — я подружилась с ним. Он пошел со мной по доброй воле. И то, как он смотрел…»
Мир вокруг них резко изменился, перенося в воспоминание, о котором говорила Рита. Глаза призрака, чье тело неумолимо превращалось в костяную корягу, пылали обидой и ненавистью.
«Я не хотела продолжать. Сопротивлялась и спорила с ней. Но она всякий раз заставляла. И в итоге… я просто перестала хоть что-то чувствовать. Все вокруг погибали. Мне стало плевать».
— Это не оправдывает твои зверства. Ты убивала куда больше, чем приказывала Асфодель. Ты получала удовольствие! Ты рассказываешь про безразличие, а я спросил про садизм.
«Наверное… это было во мне всегда. Как только пропало сочувствие, мне стало приятно мучить других. Ты здесь психолог, вот и объясни».
— Я здесь палач, — возразил он с горечью и ощутил пустоту.
Она не спорила, но и не умасливала его больше.
Воспоминание погрузилось в темноту и сменилось дождливой аллеей и разбитыми коленями. Рита бежала к станции электричек, но опоздала и теперь брела, пытаясь отдышаться, совсем одна, без куртки. Орфин ощутил холод капель и ночную свежесть парка. И вопреки всему ему вдруг захотелось укрыть Риту и хоть немного утешить ее. Он потянулся к ней и возник рядом — побрел нога в ногу, склонив голову, нахохлив плечи.
— Выходит, никаких проклятий? — задумчиво подытожил он. — Стать фамильяром — как напиться: получаешь волшебное оправдание для любых выходок. Но на самом деле есть только мы, наши эмоции и наши решения.
Рита не ответила, просто шагала справа от него. Дождь оседал росой в волосах. Орфин чувствовал душу этой женщины ближе, чем когда-либо, и это наполняло его щемящей тоской.
— И что же ты решишь? — спросила она смиренно после долгого молчания.
— А какой смысл? Асфодель сделает из меня, что ей угодно.
— Но ты же сам себе противоречишь. И говоришь моими словами — перекладываешь всё на хозяйку.
Он поджал губы и хмыкнул, мысленно соглашаясь: «Резонно».
— Ты права, Асфодель ни при чем. Я всегда был ублюдком.
— Неправда, — неожиданно пылко возразила Рита. — Ты был ранимым и заботливым…
— Или хотел, чтоб ты меня таким видела?
— Ты же ничего не помнишь. Откуда такие идеи?
— Мне достаточно было посмотреть на этого парня.
— Может, ты просто хочешь видеть в людях худшее?
— Серьезно? — возмутился Орфин. — Да он же верёвки из тебя вил!
— Ну, не знаю… Но давай о том, что помним мы оба. Твоя кода. Да ты был самым бескорыстным, кого я встречала!
— И куда меня это привело?
Снова стать тем Орфином, который гонялся за гарпией, тщетно пытаясь вернуть ей память? Тем, кто напрашивался на риск, лишь бы стать «своим» среди кочевников; давал обещания и от души пытался сдержать их. Тот призрак был живым — что за оксюморон. Память утекала из его рваных ран, заживляя их, но он всё рвался вперед, потому что остановиться значило умереть. Сердце свело болью от этих воспоминаний. Пройденный путь дался невероятно тяжело, и Орфин не хотел возвращаться на эту тропу. Не хотел снова разбиваться об эфемерную мечту, особенно теперь, когда на ее осуществление не осталось никаких шансов.
Не хотел снова рождаться. Но и оставаться в утробе безразличия теперь не мог, потому что стал задыхаться тут.
Чего ради бороться? Не думай об этом. Здесь нет конечной цели, важен только шаг. Жизнь всегда идет к одному печальному финалу, но это не мешает людям жить. Вот и ты живи.
Он вспомнил одно из данных обещаний — вытащить Тоху из древа. До Тохи он добраться пока что не мог. Зато…
— Рит, — позвал он. — Мне нужно, чтоб ты еще немного поборолась.
Она подняла на него совершенно горький взгляд. В нем не было страха, только боль. Она восприняла его слова как угрозу.
— Хватит, пожалуйста. Я ведь сделала, как ты сказал. Оставь меня… Прости меня…
— Нет, ты не поняла. Если ты хочешь, чтоб я дал отпор Асфодели — тебе придется составить мне компанию. Я не собираюсь сражаться с ней в одиночку.
— Но ведь…
— Мы должны вернуться в первое воспоминание,
