Печать мастера (СИ) - Ри Тайга

С ним не говорили. Нигде.

Хотя он насчитал семнадцать учеников в такой же форме, как у него – комплект его размера, состоящий из нижней рубашки, штанов, легких сапог и верхнего длинного халата – все белого цвета, нашелся в тумбочке, рядом с кроватью.

Из этих семнадцати молчали все. Высокие и низкие. Худые и упитанные. Темные, рыжие, и с волосами цвета соломы, выгоревшей на свету. Молчали, провожая его настороженными взглядами. Контраст с Главным островом, на котором улыбались вообще все – был разительным.

Коста молчал в ответ.

Возвращал взгляды, если смотрели очень пристально, и отводил свой – если смотрели вскользь. Умывался, ел, пил, убирал за собой посуду, и след в след, шаг в шаг, не отлепляясь, держался точно за Семнадцатым.

Семнадцатый тоже демонстративно игнорировал его с самого утра, а Пятого – вчерашнего мальчишку, Коста не видел вообще, пока не начал пересекать двор – ученики неравными группками шли в класс.

– Блаженный явился, – фыркнул кто-то спереди, и Коста замедлил шаг, глядя в сторону – щуплый мальчишка, весь мятый, с грязным подолом верхнего халата, вытаскивал из волос листья и траву, лучезарно улыбаясь, глядя в небо. – Восьмой опять выгнал его из комнаты? Его опять накажут…

– Спать не дает, достал, – тихо процедил кто-то, но Семнадцатый ускорил шаг, просто расталкивая толпу впереди широкими плечами, и Коста ускорился, чтобы успеть следом.

Узкие ученические столы в классе были пронумерованы – сбоку каждого крепилась табличка, и Коста без труда нашел свой – с таким же номером, как на жетоне. Сел, проверил чистые свитки, кисти, тушницу – все отличного качества, и принялся ждать, глядя в окно.

Занятия шли до самого обеда. Алхимия и травы, каллиграфия, основы артефакторики. С ним не разговаривал никто. Только дважды он ловил на себе любопытные взгляды учеников. Наставники вообще его не замечали. Не представлялись, не удивлялись, не обращали внимания. Как будто он всегда сидел здесь – за этим столом у окна.

Писать пришлось много – они вообще писали почти все время. Учитель говорил, молча показывал, строя проекции или запуская объемные цветные иллюзии – таких Коста не видел никогда, а ученики – писали. В классе было настолько тихо, что кроме шороха свитков и голоса Учителей не было слышно ни звука – разве что стул иногда скрипнет, или кто-то хрустнет уставшими пальцами.

Пятый не писал.

Косте было хорошо видно со своего места – мальчишка сидел впереди в среднем ряду из трех. Нет, он макал кисть в тушницу, но – просто не успевал за скоростью учителей – видимо не мог писать быстро. Сбивался, начинал снова, а на артефакторике вообще складывал из свитков какие – то фигуры.

Из того, что Коста записывал, он понимал не все, точнее – меньше трети. Если с каллиграфией было понятно вообще всё, с алхимическими травами и ягодами он понял половину, то на артефакторике не понял ничего совсем – просто зарисовывал схемы и записывал определения. Если курс начался давно – нужно думать, как догонять.

Обед прошел также. И послеобеденные занятия. Коста молча делал то же, что и все. Вставали – вставал, приветствовали Учителя – приветствовал поклоном, ели – ел, стояли и ждали – ждал. Чувствуя себя бесплотной тенью, за которой все следили с повышенным вниманием, но пока – не трогали и не приближались.

Молчал. Делал. Следил и – запоминал. Каждое лицо. Каждый изгиб бровей или легкую ухмылку, которую не успели стереть с губ. Каждый взгляд, брошенный в его сторону. Каждый легкий жест пальцами – не раз и не два в столовой, ученики использовали «жестовый язык», но сообщали непонятные ему вещи – «глаз», «спина», «ночь».

Коста прикрывал глаза ресницами, отводил взгляд в сторону и тщательно пережевывал рис с закусками – что-что, а кормили тут превосходно.

На занятиях после обеда ничего не изменилось – шуршали свитки, брякали тушницы, скрипели стулья. Класс послушно записывал новую информацию.

После того, как все сложили приборы, убрались на столах и поклонились Учителю – Коста понял, что на сегодня всё окончено. Во двор высыпали все вместе – кто-то зевал, кто-то потягивался, но никто не двигался с места, разбившись на небольшие группки.

Семнадцатый – сосед по комнате, пошел на выход со двора – в калитку, ведущую в сад, широким размашистым шагом, как будто торопился. Коста пошел следом, но калитка звонко щелкнула прямо перед его носом – Семнадцатый задвинул задвижку с той стороны, оставляя его во дворе, и первый раз за день посмотрел прямо на него – глядя в глаза.

– Останешься тут. – Добавил сосед после короткого взгляда, который бросил Косте за спину.

Косте смотреть не нужно было – длинные косые тени ложились частоколом за его спиной и ползли дальше – в сад. Прежде, чем Семнадцатый кивнул на прощание, Коста оттолкнулся от земли, зацепился ногой на перекладину и взлетел вверх на узорчатую калитку, подтянувшись и – спрыгнул с другой стороны.

– Эй… я же сказал… – начал Семнадцатый, шагнув вперед – и тут же получил калиткой в грудь наотмашь – Коста щелкнул задвижкой, рывком распахивая ее настежь. Сплюнул Семнадцатому под ноги и перешагнул границы сада, возвращаясь в освещенный ярким солнцем двор.

Его больше не будут запирать.

Три, пять, четверо, двое, двое – пять групп учеников в белом, которые держались на расстоянии друг от друга, но все были против него – он тут, они – там. И Семнадцатый за спиной.

– Поговорим? – лениво протянул ученик с щегольски завязанным поясом – Коста оценил изящество тройного узла и небрежность, с которым на нем сидел халат. Узкие породистые черты лица, длинные гибкие пальцы, белая форма прекрасно оттеняла волосы, цвета ястребиных крыльев, и темные обманчиво мягкие глаза.

То, как держался этот ученик – спокойно, расслабленно и горделиво, осознавая свою власть, и то, как стояли остальные – на значительном от него расстоянии, кроме двоих, было достаточно, чтобы понять, что это – лидер.

Формальный, – уточнил про себя Коста, прикрыв глаза ресницами. Потому что, если бы он рисовал, если бы это была картина – «классный двор или приветствие нового ученика», то главной фигурой на картине был ученик, который стоял в тени дерева – небрежно облокотившись на ствол. Именно от него исходило наибольшее напряжение, и именно от него, если проводить линии – расстояние от всех учеников было наибольшим.

– Да, нам уже стоит познакомиться, – добавил второй ученик, стоящий рядом с тем, кто начал разговор, выплюнув изо рта травинку. Коренастый, крепкий, с простым лицом и сильными короткими пальцами – Коста и это оценил за миг, как и то, как слаженно и молчаливо ученики шагнули вперед, зажимая его в кольцо. Сзади – ограда сада, открытая калитка и – Семнадцатый, спереди – те, с кем ему предстоит учиться много зим.

– Будут бить! Будут бить! Будут бить! – громко заверещал кто-то сверху на весь классный двор. Пятый – неизвестно как забравшийся на первый скат крыши, ковырял пальцами черепицу, скидывая кусочки вниз – метя в спины, и болтал ногами.

– Заткните его! Снять! – скомандовал негласный лидер класса – тот, кто начал разговор, и снова развернулся к Косте.

Они сделали двенадцать шагов – Коста считал, до того, как полы чужих халатов почти коснулись его. Щеголь смотрел ему в глаза сверху вниз, и стоял почти нос к носу. И молчал. Не двигаясь.

Коста встретил взгляд прямо и – отвел глаза первым, демонстративно повернувшись в сторону того, кто стоял в тени. За ним обернулись несколько учеников, глядя в ту же сторону. Мгновение, два, три, четыре – Коста молча смотрел на лицо, скрытое тенью, пока «щеголь» не заступил ему обзор:

– Воспитанные люди представляются со-ученикам.

– Он из Высших? Я видел, как он держит кисть… – бросил кто-то из толпы.

– Нет, ученик Четвертого наставника из черни…

– Так и будешь молчать? – щеголь скривил губы в улыбке и отодвинулся. – Ты – новик. И каждому новику мы объясняем правила, по которым живем вот уже десять зим. Задача Старших рассказывать Младшим правила поведения, принятые в обществе. Наставники – это Наставники, но занятия кончаются, – чужие пальцы потянулись к жетону на шее Косты, но зависли в воздухе. – Тебя нельзя трогать декаду… Запомни это. Только декаду.