Михаил Крюков - Еретическое путешествие к точке невозврата

— Ну, ладно, приятель, не казни себя, со всяким могло случиться. Что было, то прошло. Вытащили мы тебя, и слава Богу. Потерпи ещё день-другой, а потом мы из Виттенберга уедем, и ты опять будешь свободен. Ну? Перестань дрожать, говорю тебе! Вино есть? Ну так пей!

— А всё же, к-как он его… — продолжая думать о своём, невпопад пробормотал Рупрехт.

— Кто? Кого? — удивился Вольфгер.

— Как кто? Карл, Ганса…

— Какого ещё Ганса? Тебя что, вчера по голове били? Ты никак заговариваешься? Тогда почему Уте или Алаэтэли не сказал?

— Да нет, не били, — досадливо отмахнулся гном, — и не заговариваюсь я. А Ганс — это бродяга, ну, тот, что со мной в камере сидел. Он зимой нарочно стражников дразнил или воровал что-нибудь на рынке по мелочи, чтобы в тепле переночевать. Утром, понятное дело, его все равно бы выгнали, ну дали бы по шее пару раз, и всё, взять-то с него нечего, а теперь… — гном шмыгнул носом.

— Что делать, он не вовремя проснулся, — пожал плечами Вольфгер. — Жаль, конечно, твоего Ганса, но нам пришлось выбирать — ты или он.

Разве ты ещё не понял, что наша жизнь — это вообще сплошной выбор, и часто выбирать приходится между плохим и просто отвратительным. Вчера ценой твоей жизни оказалась его смерть. Ну, вот мы с Карлом и выбрали.

— Это-то я как раз понимаю… — сказал Рупрехт, поднимая на Вольфгера больные, несчастные глаза, — но, знаешь, я всё никак не могу забыть хруст позвонков… Это мне теперь, наверное, на всю жизнь.

— А ты напейся, поможет, — равнодушно ответил Вольфгер. — Хочешь, прикажу, чтобы принесли пару кувшинов? Ты какое вино больше любишь? Или тебе брентена?

— Нет, спасибо, — помотал головой Рупрехт, — не надо вина. Во-первых, гнома напоить нелегко: мне, чтобы как следует опьянеть, надо много выпить, а, во-вторых, я, когда пьяный, дурак дураком, ещё беды наделаю. Лучше я просто так посижу. Прикажи только, чтобы чего-нибудь поесть собрали, а то у меня совсем живот подвело, в тюрьме-то, знаешь, не кормили, а в кабаке я поесть не успел…

— Ладно, скажу, — кивнул Вольфгер и вышел.

Зима полностью вступила в свои права: за ночь улицы Виттенберга завалило снегом, который никто не убирал. Горожане протоптали вдоль стен извилистые, узкие тропинки, а серединой улиц завладели верхоконные и повозки.

Аккуратно ступая по заледеневшим дорожкам и обходя жёлтые пятна лошадиной мочи, Вольфгер вышел на рыночную площадь.

По зимнему времени рынок был не очень богатым и уже заканчивал работу, многие продавцы складывали остатки своих товаров в корзины. На снегу валялись вялые капустные листья, луковая шелуха и прочий мусор.

Было немноголюдно, поэтому Вольфгер сразу увидел в дальнем углу площади грубо сколоченный деревянный помост, на котором стояла массивная колода, окованная железными полосами. Колода была покрыта бурыми пятнами и потёками. Вольфгер не сразу понял, для чего нужны помост и колода, а когда сообразил, его передёрнуло. Он вдруг услышал рёв толпы, хряск топора, истошный вопль, глухой стук падающей на помост отсечённой кисти и, отвернувшись от эшафота, ускорил шаг.

Против ожиданий, в приёмной торгового дома Фуггеров уже толпился разномастный люд. Вольфгер, где плечом, а где ножнами меча раздвинул посетителей и подошёл к тому месту, где за барьером сидел вчерашний старший приказчик.

Как и в Дрездене, заметив Вольфгера, приказчик немедленно провёл его в отдельную комнату, тщательно запер дверь и только после этого сказал:

— Доброе утро, господин барон, я к вашим услугам.

Вольфгер коротко рассказал о событиях прошедшей ночи и попросил совета, где спрятать гнома.

Приказчик задумался.

— К сожалению, поселения гномов в Виттенберге нет, это несколько осложняет дело… Простите, ваша милость, я хотел бы уточнить, сколько стражников пострадало?

— Нисколько, — ответил Вольфгер, — их было трое, и они мирно проспали всё самое интересное.

— Но вы упомянули одного убитого.

— Да, пришлось, к сожалению, свернуть шею сокамернику нашего гнома, потому что он оказался слишком любопытным.

— Кто таков?

— А я откуда знаю? По виду какой-то нищеброд.

— А, ну, тогда его можно не принимать во внимание, — небрежно отмахнулся приказчик. — Подведём итог: карлик игрок в кости исчез, причём, как он исчез, никто не видел, стражники побег проспали, камера осталась запертой, и, главное, отцы-инквизиторы о том, что был арестован не карлик, а гном, ничего не знают. Так?

— Так, — кивнул Вольфгер, — вы не упустили ни одной мелочи. И что нам теперь делать?

— Сколько вы планируете пробыть в Виттенберге?

— Не знаю… В зависимости от того, как пойдут дела. Думаю, недолго, от силы, несколько дней.

— Тогда, пожалуй, будет лучше, если гном это время проведёт в своей комнате на постоялом дворе.

— А хозяйка, служанки?

— Они будут молчать, не извольте беспокоиться, это моя забота. Теперь вот что, вам ведь понадобятся припасы на дорогу, лошади, карета для дам?

— Да, верно. Две верховые лошади у нас есть, понадобится ещё одна, а ещё — хорошая дорожная карета с упряжкой, кое-какие припасы, тёплая одежда и, возможно, карты местности. Но это будет зависеть от того, куда мы поедем, пока я этого не знаю.

— Всё будет сделано, господин барон, не беспокойтесь, — поклонился приказчик.

— Ну что, отче, пожалуй, пришло время встретиться с доктором Мартинусом Лютером, как ты полагаешь? — спросил Вольфгер, зайдя в комнату монаха на постоялом дворе.

— Воистину, пришло, — взволнованно сказал отец Иона, — ведь сколько уже времени потеряно! Скоро Рождество, а дело так и не сдвинулось. Когда пойдём?

— Да вот прямо сейчас и пойдём, одевайся.

Лютер жил довольно далеко от постоялого двора. Кухонный мальчишка, которого хозяйка отправила в качестве провожатого, радовался неожиданно обретённой свободе и развлекался вовсю. Он, как щенок, носился вокруг Вольфгера и отца Ионы, на ходу лепил снежки и швырял их в резные каменные фигурки химер и горгулий на карнизах и вообще во всё, что попадалось ему на глаза. У парнишки покраснели руки, текло из носа, он то и дело поправлял опорки на ногах и запахивал драный плащ, но холода не чувствовал и выглядел совершенно счастливым. Глядя на него, Вольфгер грустно улыбнулся — настолько незатейливое детское счастье не вязалось с мрачной угрозой, незримо нависшей над миром.

Наконец они подошли к дому, отгороженному от улицы высокой стеной из красного кирпича.

— Это здесь, благородные господа! — заявил мальчишка, вытирая нос рукавом. Поймав на лету брошенную монетку, он взвизгнул от радости, крутанулся на пятках и убежал.