Дарья Еремина - Дочь Императора. Том 2

— Целесс предлагала закрыть все воспоминания о тебе… — Усмехнулась я, перебирая пальцы по решетке.

Полукровка повел подбородком, а потом оперся о стену спиной. Он смотрел на кузину и я не могла понять о чем он мог бы думать. Неуютно было в наступившей тишине. Я чувствовала себя глупо и в груди все сжималось. Как не пыталась, поймать его взгляд не удавалось.

— Пойдем, Дайан. — Кивнула ланитка на коридор, разворачиваясь. — Если ты уйдешь сейчас…

— Я не уйду.

Кинув последний взгляд на Ройса, она пошла по коридору.

— Я жду тебя, Дайан. Если не выйдешь через пять минут, Андрес узнает о вашей с Деканом игре иллюзиями.

— Уходи. — Кивнул Ройс, наконец, остановив на мне взгляд.

— Знаешь… — Начала я, улыбаясь. Я хотела рассказать обо всем на свете. О том, что пыталась не думать о нем. Но Ройс прервал громко и грубо. Я вздрогнула.

— Не знаю и знать не хочу. Если тебе тяжело, соглашайся на предложение Целесс.

Закрыв глаза, я уперла лоб в решетку. Перед глазами проплывали моменты нашего общего прошлого, воспоминания о которых помогали хотя бы уснуть. Благодаря им я находила силы каждый день что-то делать. Он был слишком сильным псиоником, чтобы не уловить эти картинки. И был лишен возможности закрыться от них…

Деревня в двух часах от Ухенера и не поддающиеся пуговки в дрожащих пальцах: «Сделай какую-нибудь гадость, чтобы я вспомнила, что передо мной ты». Березовая опушка Перелесья, когда уже съедаемый жаром, бледный, с капельками пота на лбу: «Еще один и мы вернемся домой». Пальцы, ласкающие плечо и шею в тот день, когда я узнала отца: «Не был я на севере». Дыхание, обжигающее затылок и руки, согревающие плечи на дирижабле над Миренгоем… Нескончаемая колонна белых исполинов и застывшие, так и не пролившиеся слезы в его глазах. Та последняя ночь на севере. И долгие, немыслимо долгие, болезненные, откровенные разговоры уже здесь. Каждый раз, день за днем, миг за мигом, когда мир стремительно рушился, и лишь он мог понять. Мне казалось, что мог. Я молчала. И он молчал. Он любил. И я полюбила. И был тот единственный поцелуй, после которого прошел год отчаянных попыток забыть. Бегства от снов, от воспоминаний, от мыслей, от мечтаний и иллюзий, от надежд, от себя — безуспешно.

Ощутив тепло и дыхание, я открыла глаза. Ройс был рядом, нависнув надо мной так, будто я вмиг уменьшилась до мышки.

— Я когда-нибудь врал тебе?

Я отрицательно повела головой, хмурясь еще больше.

— Ты веришь мне?

Кивнув, я подняла взгляд к его пальцам, белеющим на решетке, сразу показавшейся под ними исключительно грязной, пошлой, вонючей.

— Я не люблю тебя. Ты не нужна мне. Не появляйся здесь больше никогда.

19

Я не заплакала ни тогда, ни после. Наверно, все что могли выплакать мои глаза, уже было выплакано. И переживать не было сил. И страдания кончились. Все прошло. Было спокойно. Просто. Легко. Понятно…

У отца не стало повода повздорить со старым Деканом. Я покинула тюрьму в отведенные мне минуты. Выйдя за ажурные ворота, села на камень, обжигающий сквозь легкую ткань.

Красиво здесь было необыкновенно. Высокое солнце освещало подножия холмов и рисовало крупные серые тени от облаков на налитых соком зеленых полях. Такой тишины не бывало в городах. Ни единой птицы, ни стрекота, ни жужжания — ничего. Даже ветер молчал. Лишь солнце, Немой замок за воздушной черной решеткой и бескрайнее синее небо с редкими белыми облаками.

Как исчезла Целесс я, даже, не заметила.

Если бы здесь оказалась Нис, все возможные краски собрались бы в эти минуты вокруг Немого замка. Ее кроваво-розовая откровенность намекала на невинность и предупреждала об опасности. Если бы она могла что-то изменить. Единственный киф, вышедший из раскопок за человеком. Киф дочери самого несговорчивого и своенравного человека на земле. Он мог почти все. Мог положить тысячи в несостоявшейся войне с Харенхешем. Мог принимать новые законы. Мог игнорировать соблюдавшиеся столетиями правила. Мог вернуть любимую из другого мира. Мог выжить после смертельных ран. Мог перемещаться со скоростью мысли и оставлять рамки, уходя. Единственное, чего он не мог — это выпустить из Немого замка полукровку, которого растил как сына. Потому что каждый поступок Ройса был отражением его неудачи, его ошибки, его невнимательности и его — Андреса — унижал.

Никогда-никогда я не была уверена в себе так, как после его последних слов. Я могла любить и презирать, жалеть и избегать десятки знакомых мне людей. Я могла ошибаться, ошибаться и снова ошибаться. Сотни, тысячи, миллионы раз ошибаться. Но не в этот раз. И я не сдвинусь с этого места, потому что впервые в жизни мне перестало быть страшно. Рядом с гильдейской тюрьмой Объединенных земель для магов, псиоников и рейнджеров высших ступеней; на камне у ажурных ворот, изученных во снах до червоточинки; в тишине и высокой тени, медленно ползущей на меня словно грядущий гнев единственного оставшегося родителя.

Когда тень замка сползла на меня, стало не так жарко. Сев у отвесной стены, я обняла колени и уткнулась в них лицом. Необыкновенным образом сочетались спокойствие и угрюмость этого места. Скорее всего, я задремала: вздрогнув и подняв лицо я поняла, что замерзла. Солнце спряталось за замком. Понять, как высоко оно, было трудно. Поднявшись, я собрала ладони горсточкой и закрыла глаза. Здесь было много воды: во всем. В воздухе, в траве, в облаках и не очень глубоко под землей. Собрав немного в ладони, я сделала глоток и засмеялась. Я слишком доверяю миру и магии, чтобы опасаться недоразумений. Но то ледяное лезвие, что я собрала в доме кона и которым он оставил у меня на спене долго не заживавший порез могло бы уже научить не доверять так слепо окружающим жидкостям. Хотя… Я же искала воду. Вода и нашлась.

Подойдя к обрыву, я задрала голову вверх и закрыла глаза. Дышалось необыкновенно легко.

Тогда мне было все равно что собирать в оружие. Я не предполагала, что лезвие будет обращено против меня. А потом… Потом я просто послала Нис перегрызть ему горло. Никогда бы не подумала, что смогу убить человека с такой легкостью и без капли сожаления.

Ощутив движение за спиной, я обернулась. Отец разглядывал меня как провинившегося ребенка: снисходительно склонив голову набок. Показалось, он сейчас спросит: «Ты ничего не хочешь мне рассказать?». Но он, лишь, сложил ладони в задумчивости. Развернувшись, сделал пару шагов к тропинке и снова обернулся. Я наблюдала. Он не любил начинать разговор первым. Говорили, что когда-то он вообще не любил говорить. Теперь же он ждал хоть слова, хоть жеста. Сейчас я это видела особенно ясно.