Роман Смеклоф - Тридцать один

– У нас нет времени. – простонал я.

– Но что вы предлагаете?

– Убить его первыми. – ответил Евлампий.

– Чем же вы тогда лучше него? – рассердился архивариус. – Он еще ничего не совершил.

– Когда сделает! – закричал я. – Будет уже поздно.

– Что сделает? – спросил подошедший Оливье. – Я тебя предупреждал, заморыш?

– Мы разговаривали про гонки! – заступился за меня голем. – Обсуждали, что случится, если заклинатель вовремя не сделает щит!

– Именно. – подыграл ему архивариус. – Но так практически никогда не бывает. Кому нужны заклинатели, забывающие про защитные щиты?

Хранитель вкуса зло зыркнул на нас и пошел к лестнице.

– За мной! – бросил он через плечо.

Его настроение изменилось. Он перестал быть весельчаком, превратившись в ворчливого старика.

– Защитные щиты? – пробормотал Евлампий. – Какая нелепица.

Внутри арены висел еще один шар. Прозрачный, меньшего размера. В нем стояли желто-черные и синие повозки. Вокруг них сновали, одетые в те же цвета, участники команд.

По внешней стороне шара, соединенные с ареной мостами и лестницами, проходили ряды трибун.

– Понапридумывали никому не нужных правил. – пыхтел Оливье. – Бюрократы. Такой план оборотню под хвост.

– У оборотней нет хвостов. – не удержался Евлампий.

– Заткнись, булыжник. Без тебя тошно. – ответил хранитель вкуса. – Идите за мной.

Мы начали подниматься по ближайшей лестнице.

– Ну что с тобой теперь делать? – печально спросил Оливье.

Я не ответил, едва сдерживая, распирающую меня ярость.

– Пощадить! – подсказал голем.

Хранитель вкуса невольно потянулся рукой к поясу, но вспомнив о временной потере бездонной сумки, расстроено проговорил:

– Вот и желчь недоступна.

– Не стоит, так переживать, вам вернут ее после гонок. – встрял архивариус.

Бросив на него уничтожающий взгляд, Оливье продолжил карабкаться по лестнице.

– Сговорились. – прошипел он. – Все против меня.

Мы прошли один пролет. Второй. Третий. Дыхание сбивалось. Поэтому, разговоры, и даже ворчание хранителя вкуса, прекратились сами собой.

После пятого пролета нас остановила стража.

Оливье, совсем не вежливо, ткнул им свой значок виктатлона.

– Ложа! – зло прохрипел он, задыхаясь.

Стража невозмутимо расступилась.

Мы прошли за Оливье и полезли еще выше. Когда мы добрались до нашей трибуны, я тяжело дышал и с трудом передвигался. Хранитель вкуса едва шевелился. Он еле дошел до края сидений, и рухнул в ближайшее. Мы, с облегчением расселись рядом с ним.

– Потрясающий обзор. Отсюда видна вся трасса. – обрадовался архивариус.

Он не устал, он же гомункул. У меня, в отличие от него, до сих пор не восстановилось дыхание, и его оптимизма я не разделял. Отвалившись на сиденье, я глубоко втягивал воздух и шумно выдувал обратно.

– Удачный выбор, все побоище, как на ладони! – продолжал восхищаться архивариус.

Я искоса посмотрел на хранителя вкуса. Он сидел откинувшись назад, запрокинув голову на спинку сиденья. По его раскрасневшемуся лицу стекал пот. Он шипел, сквозь зубы, проклиная Сыча и его высокую ложу.

– Отомстил, Сычара. – бормотал он.

Отдышавшись, я наклонился и заглянул через парапет. Наш балкон выступал над остальными трибунами, нависая над лестницей. Что если столкнуть его вниз? Расстояние метров семь. Так, что скорее всего, он разобьется не успев даже пикнуть.

– Дождись начала гонок. – разгадав мои мысли, подсказал голем.

Я кивнул. Естественно, не сейчас. Не стоит торопиться. Я сел обратно на сиденье. Снова взглянув на хранителя вкуса. Оливье перестал задыхаться и, подперев руками подбородок, глубокомысленно смотрел перед собой. Почувствовав мой взгляд, он повернулся.

– Неловко получилось. – задумчиво проговорил хранитель вкуса. – Без сумки, мой план неосуществим.

– Какой план? – сразу же поинтересовался голем.

– А так все удачно складывалось. – грустно добавил Оливье.

Архивариус тоже задумался, перестав восхищаться всем, что его окружает.

Арену постепенно наполняли болельщики. Синие рассаживались на трибуны справа от нас, а желто-черные слева. Они и внутри арены продолжали махать трубами, обручами, флагами и скандировать кричалки.

Я снова перегнулся через парапет. Высоко. Точно разобьется, вот только успеет ли выкрикнуть слово? Рисковать или нет. Я вздохнул.

Оливье склонился ко мне.

– Тяжело решиться, правда? – прошептал он.

– На что? – напряженно спросил я.

– На убийство. – пояснил хранитель вкуса. – Думаешь, как меня прикончить? Зря. Шансов у тебя нет, мне достаточно произнести пять букв и тебя не станет, заморыш. Ясно? – его шепот стал зловещим. – Сиди и не дергайся. Ты все равно умрешь! Если будешь меня провоцировать, то прямо сейчас. Понял?

– Нет. – выкрикнул я, отпрянув.

– Жаль. – сказал Оливье. – Ты не оставляешь мне выбора. «А». – медленно потянул он. – «Г». – еще одна пауза. – «Н».

Оставалось две буквы «Е» и «Ц». У меня похолодела спина.

– Не надо. – жалобно попросил я.

Раздался оглушительный рев. Болельщики дружно вскочили со своих мест и заорали:

– Виктатлон!

Оливье улыбнулся во весь рот и надменно кивнул.

– Живи, пока.

Я облегченно выдохнул и прижался к сиденью. Меня трясло. Смерть уже схватила меня за ногу и потащила в бездну. Я чувствовал могильный холод, сковавший ступню. Еще чуть-чуть и меня не стало бы.

Внутри шара, разъехавшись по невидимым горкам, команды выстроились друг напротив друга. А после второго рева понеслись вниз. На пяточке, который архивариус назвал побоищем, повозки столкнулись. Одна из синих подскочила вверх и, перевернувшись, ударилась о стенку прозрачного купола.

Трибуны желто-черных загудели трубами. Из подброшенных обручей, вырывались языки пламени и желтый дым. Они исчезали, как только обруч падал к владельцу.

Одна из синих повозок преодолела куча-малу и вырвалась вперед.

– Шустрый! – скандировали синие трибуны.

Далеко, отъехать он не успел, желто-черный заклинатель ударил в него песчаным вихрем. Воздушный поток подхватил повозку шустрого и понес обратно к побоищу. Оставшийся синий боколом врезался в заклинателя, перевернув его повозку.

Трибуны заревели. Из распахнутых клеток вылетели птицы и понеслись под куполом.

Меня все еще трясло. Я постоянно оглядывался на Оливье, боясь увидеть, что он произносит волшебное слово, но он молчал, увлеченно наблюдая за гонками.

– Пытайся. – проговорил мне на ухо голем.

Я затряс головой. Ни за что. Когда хранитель вкуса произносил эти страшные буквы, я чуть не рехнулся от ужаса. Я чувствовал, как моя душа отделяется от тела и уносится в темную мрачную пустоту. Меня передернуло. Попытаться? Да я теперь, даже шею боюсь вытянуть, не то что взглянуть за парапет.