Виктор Ночкин - Могила повелителя

Пока Корди бился с Серым Камнем, невольники из Ойрикова каравана спали, утомленные трудной дорогой. Колодок с них на ночь не снимали. Теперь товар старика состоял из сорока человек, и надсмотрщики считали, что их слишком мало, чтобы уследить за такой толпой, а потому пользовались всеми средствами усмирения. Колодки представляли собой палки, довольно тяжелые, к одному концу были привязаны запястья пленника, другой крепился к ошейнику, коме того, все ошейники были пристегнуты к общей длинной цепи. Таким образом, караван превращался в бренчащую лязгающую, вздыхающую вереницу утомленных путников. Колодки, используемые подручными Ойрика, были не слишком надежными — веревку можно было распутать или перетереть острым камнем, но они были тяжелыми и мешали разогнуть спину. Эти палки играли роль символа рабства — и прекрасно справлялись. Во время марша по северным областям, всякий раз, когда умирал кто-то из пленников, Ойрик-работорговец шутил, что, дескать, колодки пойдут на дрова для костра, а покойный — в пищу остальным. Кроме самого работорговца, никто не смеялся, эта острота была не слишком далека от действительности…

Утром Пегий, исполнявший обязанности повара, накормил пленников горячим овощным варевом, и Ойрик велел выступать. Погода держалась ясная, солнечная, старик довольно щурился под теплыми лучами. Он гордо вышагивал во главе конвоя, бодро постукивал тростью. Окованный сталью конец оставлял в пыли приметные углубления, но их тут же затаптывали разбитые подошвы грубой обуви рабов. На спины мужчин покрепче были навьючены пожитки — мешки с брюквой и картошкой, запасные цепи, ошейники, веревки и прочее барахло, купленное или украденное хозяином в пути. Иногда Ойрик оглядывался, тогда его улыбка делалась еще шире.

Красильщик догнал хозяина и пристроился рядом. Сперва шагал молча и изучающе поглядывал в довольное лицо Ойрика. Потом заговорил:

— Слышишь, дедушка, а ведь вчерашний товар-то — с гнильцой.

— Товар — первый сорт! — удивился старик. — Паренек молодой, крепкий, да девка, та и вовсе — удачное приобретение. Вот увидишь, двойную цену за нее возьму.

— В Раамперле?

— В Раамперле… или еще где. А чего ты вдруг?..

— Пегий твой нам рассказал, этих двоих весь юг знает. Парень — певец, в Раамперле толпы народу собирал.

— Пегий… — Старик нахмурился.

— Нет, он хоть и пришибленный малость, но в этот раз правильно сделал, что нам с Плесенью рассказал, а вот ты своей жадностью угробишь нас, право слово.

— Ну ладно, ладно… не поведем эту пару в Раамперль, здесь сбудем, — сдался Ойрик.

— И здесь нельзя, — напирал солдат. — Певец — бродяжка, шатался по всему Кругу, его и здесь могут признать. Это еще чудо, что нам патруль белых до сих пор не попался. Да еще пацан с ними был. Сбежал… пацан-то… а ну как приведет белых крыс?

Оба огляделись. В самом деле, удивительно — воины Ордена как сквозь землю провалились, хотя еще вчера округа кишела белыми плащами. И ведь до Серого Камня было рукой подать, округлая верхушка уже показалась вдалеке… Обычно добрые братья не оставляли могилу Повелителя без присмотра.

— А может, ошибся Пегий? Перепутал? Вот мне, к примеру, эти молодчики с девицами — все на одно лицо.

— Стари-ик… — протянул солдат, и глаза его опасно сузились. — Со мной так не надо. Я не растяпа-клиент, которого можно облапошить. И Пегий все точно рассказал — ты с девкой у одного хозяина был, я сейчас ее спросил.

— И что она?

— Ругается. Однако сомнений у меня нет, девка тебя знает, а ты — ее. И певец — тот вовсе трепло, язык без костей.

— Ладно, ладно. Но уж больно хороший товар-то! Я ее не сразу признал, девку. А потом, как углядел, кого сцапали…

— А потом пожадничал, — отрезал Красильщик. — И зря.

— Ну, так что теперь… — бесцветным голосом поинтересовался Ойрик, — отпустить их? А? Сказать, мол, ошибка вышла? Мол, простите, люди добрые, что бока вам намяли и на цепи ночь продержали? Что?

— Нет, отпускать их теперь нельзя, — спокойно ответил Красильщик. — Вон, гляди — впереди как раз овражек подходящий. Видишь? Склон осыпался, так мы его еще пошевелим, чтобы завалил то, что на дне овражка окажется.

Ойрик тяжело вздохнул. То ли притворялся, что жалеет молодых людей, то ли по-настоящему страдал от жадности. Товара предстояло лишиться, в самом деле, отменного… Красильщик не стал разглядывать стариковские гримасы, повернулся и пошел вдоль вереницы унылых невольников. Когда он добрался к Элине с Ленлином, шагавшим в хвосте, девушка выговаривала певцу:

— Ну, помнишь, как ты мне об этом противном старикане говорил? Что, дескать, Корди сделал ему добро и это добро сторицей возвратится. Ну, что? Припомнил?

— Я — Спаситель Мира, я — Спаситель Мира… — без остановки тянул шагавший впереди Гойт Ловлих.

Ленлин не отвечал. Из-за колодки и ошейника ему было тяжело повернуть голову к спутнице, он и не оборачивался, чтобы не отвечать. Красильщик подозвал Плесень и негромко объявил:

— Ты, дева, слушай меня. Я старику сказал, что зря он вас велел хватать, потому что ты его знаешь, ну и вообще… и парень этот белобрысый — болтун…

— Точно, я молчать не стану, всем расскажу, как вы нас… ой!

Руки Элины были прикручены к колодке, но ногой она сумела ловко пнуть говорливого барда.

— Заткнись, дурень. — Потом обернулась к солдатам: — Мы никому не скажем, если отпустите.

— Вот и славно, — закивал Плесень.

А Красильщик вынул нож и разрезал веревку, которой колодки крепились к ошейнику. Потом разомкнул замок и негромко сказал:

— Давайте в сторонку, только тихо, чтобы прочий товар не тревожить! Спустимся в овражек, там я с вас колодки сниму.

Солдаты тычками направили Ленлина и девушку к спуску в овраг, идти по рыхлой осыпи было неудобно, все спотыкались, и Элина, улучив момент, оттолкнула Плесень и поскакала по склону, проваливаясь и обрушивая пласты глинистой почвы. На бегу она орала:

— Ленлин, беги! Спасайся!

Поэт не успел сообразить, а Плесень, сбитый с ног девушкой, ухватил его за ноги и повалил на себя. Ленлин, совершенно нечаянно угодил головой по руке Плесени, которую вчера цапнул Май. Солдат взвыл от боли, отпихнул поэта и заворочался в грязи, вытаскивая тесак. Тем временем Элина уже почти достигла края осыпи, за ней, надсадно дыша, карабкался Красильщик, но солдату мешала земля, сброшенная под откос беглянкой. Над краем оврага возник Ойрик — он примчался на крики девушки. Глаза старика были совершенно безумные, он взмахнул тяжелой тростью, Элина зажмурилась, ожидая удара в голову, закрыться связанными руками она не могла, мешала тяжелая колодка… мимо прошуршали комья земли, что-то сползло с края оврага…