Larka - Волки

Не так просто убить человека, пусть это даже демон. В том смысле, что вот так — глядя в эти истекающие гноем и страданием старческие глаза. Чуть помутневшие от безумной смеси надежды и страха. Ведь Хрустальное Копьё своенравно, в неумелой руке может и выпить жизнь совсем. Прервать существование, и безо всяких надежд на повторный круговорот судьбы…

Однако, не ло Эрику сомневаться в своём намерении и своём ударе — Рыцарь это не просто сильный и умелый воин да толковый командир. Это, скажу я вам, нечто намного, намного большее.

Ладонь парня погладила чудесное навершие, выглядящее одновременно и как чистейший лёд, и как алмаз. Против ожидания, оно не холодило кожу, и даже не резало — оружие безоговорочно признало нового владельца и прямо-таки ластилось к руке словно потерявшийся щенок… с тем, чтобы тут же коротко, почти без замаха, впиться в сердце старухи.

Горцы называют этот удар по-разному. Бросок кобры, укус молнии — но суть всегда была одна. И состояла она именно в этом, незатейливом с виду ударе, когда копьё в умелых руках резко жалит в никак не предсказуемое заранее место. Смертельно жалит, чтобы тут же отпрянуть назад в полной готовности повторить…

— Добрый удар, — уважительно хмыкнул присматривающийся со сторожевой башни сержант. Он снял шлем, почесал в восхищении себя между рожек, и вздохнул. Затем он отвернулся к дороге в долину, и уже не видел, как старая маркиза медленно, даже куда неспешнее нежели под водой, опустилась наземь.

Редкие снежинки не таяли на её печально замершем лице с незряче глядящими в хмурое зимнее небо глазами. А от одного вида мутных глаз ло Эрик на миг ощутил себя несколько неуютно… впрочем, это сразу прошло — тело на грязном снегу подёрнулось дымкой и начало меняться. Расправились узловатые руки с скрюченными в последней судороге пальцами, распрямилась согбенная спина. И даже искалеченная в тот раз разбушевавшейся дочерью нога приняла надлежащий вид.

Так продолжалось некоторое время, пока по всей фигуре покойной маркизы не пробежала словно волна. Запрокинутая голова расцвела гривой иссиня-чёрных волос, а кожа на лице и руках обрела молодоую упругость… в себя ло Эрика, зачарованно взирающего на это диво, привёл щипок в бок от обнимающей его Рейи.

— Проклятие ушло. Теперь ты прояви свою силу, мой лорд, — шепнула она.

Ну, с этим делом у хорошего солдата никаких проблем. Парень воздел руку над телом словно спящей старшей Рейи и привычно громыхнул, помянув всяких-разных, не к ночи будь помянутых — и их разэдакого повелителя. Оптом, в розницу, чохом и в растудыть…

В бездонной черноте глаз шевельнулся огонёк. Желтовато-зелёный, отчего-то так и наводящий на мысли о змеином роду-племени, он в доли мгновенья окреп — с тем, чтобы тут же рванутья наверх.

С хриплым кашлем с земли поднялась точная копия Рейи — с той лишь разницей, что обе отличались цветом глаз. Да матушка щеголяла чёрной, с лиловым отливом воронова крыла, роскошной шевелюрой против волшебно-белой у дочери. Покачав скептически головой, старшая маркиза (ну никак язык уже не повернулся бы назвать эту молодую красавицу старухой) провела по себе ладонями. Потянулась томно, блудливо — а потом улыбнулась.

— Как же это хорошо… — и совершенно непоследовательно принялась стаскивать с себя грязную старушачью юбку.

И лишь когда она уселась светя задом на колоду, покорно вытянув в струнку тонкий шаловливый хвостик, до ло Эрика дошло. А ведь, маменька ни в чём не хочет отставать от дочери.

— Но зализывать твои раны я не стану, — проворчал он и взялся за Копьё.

Старшая Рейя проворчала было, что особо и не претендует — но потеряв хвост, тут же взлетела с удивительно знакомым визгом. Правда, потом загнула такими словечками, коих постеснялся бы произносить перед своими людьми и сам ло Эрик, дабы не позорить дворянское сословие… однако дочь тоже оказалась не промах. Без лишних слов, деловито вскинулась её рука со свернувшимся кольцами бичом — тот словно выстрелил плетью, и спутанная по ногам мать полетела наземь.

Парень тут же прижал воющую и извивающуюся женщину книзу, а дочь ловко плюнула на рану язычком ослепительного огня и тут же размазала, разгладила ладонью. Удивительно — однако это подействовало.

— А всё же, я чуть красивее этим местом, — ядовито отметила дочь, когда маменька с каменным выражением лица точно так же изогнулась да осмотрела вид на себя сзади.

Справедливости ради ло Эрик примирительно заметил, что дети и должны быть в чём-то хоть чуть-чуть лучше своих родителей. Их дети, в свою очередь, ещё…

— Разве не ради этого мы живём? — стоит признать, что против такого довода черноволосая Рейя не нашлась что возразить, и уже посматривала на дочь без прежней враждебности.

А уж когда сам Рыцарь пригласил дам отобедать после всех этих треволнений да под ручку с обеими проследовал в трапезную, выстроившиеся по сторонам демоны всех мастей и размеров от восторга рыдали и плакали. Ведь новый лорд запросто показывали сегодня всякие чудеса, да старую маркизу своею силою исцелили. Вона, как славно вышагивают, а по обе стороны их милости плывут как лебёдушки сразу и день и ночь. Словно сам Свет и сама Тьма отныне оберегали нового лорда бережно и неусыпно…

Дверь распахнулась резко, с треском — так что ударилась о грубую кладку и едва не закрылась обратно. И всё же, в проём шагнул, едва не задевая края плечами, крепкий сержант королевской стражи.

За ним в покои великого Магистра коронного ордена столь же бесцеремонно ввалился малознакомый хозяину лорд откуда-то с заката, и ещё пара солдат.

Впрочем, сам магистр ничуть не проявил беспокойства. Всё так же он сидел за небольшим резным столиком тёмного дерева, на котором сегодня против обыкновения не лежали розыскные листы или дела злодеев короны, а стоял лишь высокий бокал с золотистым вином из Таларны.

— Ты арестован, негодяй! — с таким рвением проорал коротко стриженый сержант, что чучело совы на каминной полке задумчиво перевело на того свой взгляд, уже лет с дюжину недвижно уставившийся на хозяина и его стул.

Зато магистр лишь поднял голову, оторвал от бокала глаза, и взгляд его из-под выцветших от возраста ресниц вошедшим очень не понравился — очень уж он оказался спокойным.

— Обвинения? — спокойно, даже чуть ли не равнодушно поинтересовался этот старик, дюжину лет до зубовного скрежета и каторги доводивший всех в обозримом пространстве лихоимцев и контрабандистов.

— Государственная измена, — важно хмыкнул сержант, а сам уже приценивался взором — уж не вон в том ли сундуке старый лис хранит утаённое от короля золотишко?